Популярная история медицины

Грицак Елена Николаевна

В армии, помимо телесных осмотров личного состава, была введена система материального поощрения для всех медицинских работников «за каждого вылеченного солдата». Оправившиеся от болезни воины определялись в «батальон выздоравливающих», где полагалось усиленное питание.

Одним из первых теоретиков в российской эпидемиологии можно считать штаб-доктора Афанасия Филимоновича Шафонского (1740–1811 годы). Первым определив чуму среди заболевших в Москве, он оставался и самоотверженно трудился в зараженном городе почти 2 года.

В 1775 году по поручению Комиссии для предохранения и врачевания от моровой заразительной язвы штаб-доктор обобщил результаты работы по прошедшей эпидемии в фундаментальном сочинении «Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве с 1770 по 1772 год». Автор не ограничился одним событием, изложив сведения по всем известным повальным болезням, и даже приложил к трактату 212 документов различных государств. В предисловии к первому изданию написано: «Сия болезнь в России, к великому ее счастью, весьма редко бывала, так что от прежнего века, сколько известно, только одно краткое донесение сыскалось. При расположении средств к пресечению сей болезни осталось установителям не медля, по собственному изысканию и через опыты до совершенства доходить».

До совершенства, мечтавшегося Афанасию Филимоновичу, оставалось около 200 лет, но уже в то время правительство всерьез занялось разработкой противоэпидемических мероприятий. Большая заслуга в борьбе с эпидемиями принадлежала лекарю Даниле Самойловичу Сущинскому (1744–1805 годы), известному под фамилией Самойлович. Прославившийся в Европе русский врач отвергал миазматическую теорию происхождения чумы, настаивая на контагиозном распространении, то есть посредством живого возбудителя.

Самойлович профессионально занялся медициной после службы в армии, откуда был уволен по состоянию здоровья. Приехав в Москву, он изъявил желание возглавить одну из больниц и получил назначение сначала в лечебницу Угрешского монастыря, а затем был переведен главным лекарем в Симоновский монастырь.

Во время московской чумы лекарь Данила разработал множество профилактических мер, предварительно испытывая их на себе. Предложив состав для окуривания, проверял его эффективность следующим образом: снимал с больных одежду, окуривал ее дымом, затем надевал на себя, повторяя эту процедуру несколько раз. Экспериментами на себе испытывались обеззараживающие средства, предложенные коллегами. Многократное полоскание в дезинфицирующих растворах закончилось появлением «знаков рытвин и разрывов, до смерти» оставшихся на его руках. Через 20 лет после трагических событий правдивая картина московской эпидемии по заказу Самойловича была отражена на картине. Художники рисовали по его записке «Начертание для изображения в живописи пресеченной в Москве 1771 года моровой язвы».

«Чумной» костюм русского медика

Благополучно одолев чуму, Самойлович поступил в Петербургский университет, затем продолжил образование в Страсбурге. В 1780 году блестяще защитил диссертацию в Лейденском университете и в качестве доктора медицины колесил по Европе, изучая больничное дело во Франции, Англии, Австрии и Германии. В России Самойлович занялся поиском теоретических предпосылок к распространению заразы и разработкой способов ее предотвращения. Использование микроскопа Деллебара позволило найти основу ранних предположений о материальном, живом начале чумы, которое врач называл «ядом язвенным». К сожалению, он не сумел найти объяснение микроорганизмам, обнаруженным в выделениях больного. Доказательству открытия возбудителя болезни помешал недостаток времени на анализ опытов. Это открытие было завершено только в 1894 году бактериологом А. Йерсеном, видимо знакомым с сочинением «Краткое описание микроскопических исследований о существе яду язвенного…», написанным Самойловичем в 1792 году.

«Сбудется чаяние мое, и увидим мы все, что моровая язва, заразоносящая чума столь же в народе уже не будет опасною, как и оспа самая, паче оспа прививная». Полные надежды слова медика относились к его опасным экспериментам по поиску вакцины от чумы. Работа в пораженных районах уже стала привычной: Самойлович принимал участие в подавлении 9 очагов чумы на территории России. Идея предохранения от смертельной заразы по подобию прививок Э. Дженнера пришла во время очередной эпидемии чумы. Заметив, что болезнь не развивается у него даже после того, как заразный гной попадал на израненные руки, доктор начал проводить опыты целенаправленно. Взяв содержимое созревшего бубона, он определенным образом помещал его в свой организм. Болезнь все же возникала, но в легкой форме. После публичного оглашения результатов его самоотверженные разработки признали слишком опасными и запретили применять на практике.

В последующие годы легендарный доктор боролся с заразой в Крыму, работал на эпидемиях в Херсоне и Екатеринославе. Доказав, что заражение чумой происходит при непосредственном контакте с больным или зараженными вещами, он разработал новейшую систему мер по ликвидации очага инфекции. Несколько лет было посвящено глубокому изучению условий распространения чумы. После исследований ее с анатомической точки зрения Самойлович представил клиническую картину болезни в работе «Научные записки о чуме, которая в 1771 году опустошила Российскую империю, и особенно столичный город Москву» (1783).

Помимо поисков «яда язвенного», Данила Самойлович занимался родовспоможением. Теория «бабичьего дела» изложена в нескольких его трудах по оперативному акушерству и организации акушерской помощи. Подготовка диссертации в Лейдене стала последним зарубежным путешествием доктора. В Европе хорошо знали Самойловича, высоко оценивая его труд. Он являлся почетным членом академий Марселя, Дижона, Нима, Тулузы, Лиона, Манхайма, Турина и Парижа. В то же время он никогда не пользовался расположением императрицы, не состоял в Петербургской АН, до конца жизни оставаясь простым врачом.

Изучение инфекционных заболеваний проходило эмпирически вплоть до середины XIX века, пока не сформировалась бактериология. Однако дальнейшие открытия в сфере борьбы с эпидемиями стали заслугой зарубежных ученых.

Сестры

Необходимость в организации помощи раненым понимали еще в Древнерусском государстве. «Не оставляйте больных без помощи», — говорил князь Владимир Мономах. Трагическая ситуация после капитуляции русского войска под Смоленском в 1634 году показала, сколько воинов можно было спасти при достаточности медицинского персонала. Покалеченных бойцов оказалось слишком много, потому их оставили до прихода дополнительных подвод. Оголодав и не надеясь на помощь, раненые отправились в путь, уповая на Бога, но «многие больные и в дороге многие конные и пешие люди померли. А иные на выходе в остроге померли, многие, которые заболели в дороге, остались в Дорогобуже, Вязьме и Можайске, потому что цирюльника нет и лечить их некому».

Началом общественной помощи больным и раненым послужила благотворительная деятельность Фёдора Михайловича Ртищева (1626–1673 годы), основателя «Кружка ревнителей благочестия». В 1608 году поляки осадили Троице-Сергиеву лавру и держали монахов за стенами почти год. Устроенная в то время больница спустя 3 года верно служила при осаде Москвы. Иноки подбирали на полях раненых и мертвых; в палатах работали городские лекари, а обитель давала кров, еду и уход. Приюты Ртищева с 1650 года устраивались по подобию троице-сергиевых больниц: его дворовые собирали по улицам немощных, пьяных и уводили в приют, оказывая необходимую помощь. Люди содержались до выздоровления или протрезвления. «Врожденной скромностью и благоразумием» характеризовали Ртищева современники. Соратник царя Алексея Михайловича был человеком весьма скромным в быту, отличался стеснительностью и редкой твердостью духа. Предпочитая находиться вдали от царского двора, он отказался от звания боярина, до конца жизни оставаясь дворецким.