Попытка возврата: Попытка возврата. Всё зависит от нас. По эту сторону фронта. Основная миссия
Шрифт:
Но тут он нахмурился, видно, что-то припоминая, и спросил:
– А вы не тот Лисов, что командира тридцатого корпуса взял?
Ха! Слава героя гремит в веках! Меня уже в чистом поле узнают. Хихикнув про себя, тем временем пытался вспомнить, откуда я знаю фамилию этого человека. Что-то очень знакомое, но вспомнить не могу… Вроде вместе не служили, да и в штабах не пересекались. Но вот крутится в голове и все тут. Пауза слегка затянулась, и Старинов спросил:
– Капитан?
– Так точно, товарищ полковник! Тот самый.
Я мотнул головой в сторону машины и предложил:
– Вас подвезти?
– Конечно. Заодно по дороге послушаю, как ты Зальмута захватить умудрился. Может, и мне когда
Полковник усмехнулся и подмигнул. А я, кивнув, подумал, что ему такое точно не светит. В таких чинах по вражьим тылам не бегают. Максимум, как наш Колычев, операции планируют. Странно, кстати, почему в своем времени я про Ивана Петровича ничего не слышал? Наверное, из-за места его службы. Таких, как он, лет на пятьдесят засекречивают, если не на всю жизнь. Знаю только одного шустрого полковника-диверсанта, о котором и книги писали и передачи делали. Изобретателя рельсовой войны и вообще всего, что с советским спецназом связано, – Илью Старинова…
Ё-мое! Фамилия с именем главного сталинского головореза как-то сами собой всплыли в памяти. Тут я так резко остановился, что попутчик чуть не налетел на меня. Осторожно посмотрев на полковника, уточнил:
– Извините, вы полковник Илья Григорьевич Старинов?
– Да, я Илья Старинов. А мы что, раньше знакомы были? Что-то не припомню…
– Нет, не знакомы, просто я много о вас слышал. И как вы в Испании тоннель подорвали, а потом франкисты гонялись за неуловимым Рудольфио. Да и о теперешних делах тоже…
С переполоху от встречи с живой легендой даже его испанскую кликуху вспомнил. Да и тоннель этот он лихо рванул. Про это Гусев мне рассказывал. Не называя фамилий (может, и сам не знал), говорил о нашем советнике, который под псевдонимом Рудольфио действовал. У фалангистов в Испании был тоннель, который они блюли, как несовершеннолетнюю сестру. Близко было не подойти. Тогда Старинов набил автомобильную покрышку взрывчаткой, поставил детонатор с замедлителем и сделал растяжку через железную дорогу. Паровоз зацепил растяжку и уволок колесо в глубь тоннеля. Тот был аж километровой длины, поэтому уволок далеко. Охрана зацепившийся за состав мусор благополучно прощелкала – это же не злобный диверсант с ножом в зубах и полными карманами тротила. В общем, когда все ухнуло, испанские фашисты целый месяц завал разгребали. И, соответственно, сидели на голодном пайке в боеприпасах и снаряжении. Другое дело, что поклонникам Долорес Ибаррури это мало помогло – все равно войну проиграли, но это их личные проблемы. Наши за них воевать на всех фронтах один фиг не могли…
Ого! А что это с полковником? Пока я пребывал в эйфории, выражение лица папы советских диверсантов изменилось. Старинову такая осведомленность, похоже, не понравилась. Он встал полубоком и, положив руку на кобуру, настороженно оглядывал мою подпрыгивающую фигуру. Потом потребовал документы. Еще один бдительный проверяльщик. Хотя его можно понять. Подходит на дороге человек и начинает вспоминать совсекретные сведения. А может, и не секретные, я не знаю, но все равно извлек свое удостоверение и продемонстрировал напряженному полковнику. Потом объяснил, от кого знаю все это.
– Мне про этот случай мой командир рассказывал. А в Кремле Судоплатов сказал, кто такой Рудольфио.
– Хм… ты и с Судоплатовым встречался?
– И не только с ним. Товарищ полковник, может, поехали, а то холодно стоять.
Сев на заднее сиденье, мы покатили дальше, а Старинов начал выпытывать подробности взятия Зальмута. Пока я рассказывал про пленение лампасника, слушатель одобрительно кивал головой, попутно задавая вопросы. Да все больше очень толковые вопросы. И как именно оценивалось местоположение генерала в закрытой машине. И где прятал маленький нож и как контролировал грека-контрабандиста. Блин! Сразу видно – наш человек. Мы уже приехали, но, выйдя из машины и стоя с подветренной стороны здоровенного ангара, все делились мнениями. Я, помня его же высказывания, сказанные годом позже, выразил сомнение в целесообразности подрыва железнодорожного полотна. И риск для подрывников большой, и толку мало. Ремонтной бригаде заменить рельсу и сделать подсыпку – на два часа работы. А вот если рвать эшелоны, тут будет совсем другой эффект. Илья Григорьевич меня поддерживал, но объяснял невозможность этого тем, что у партизан не хватит сноровки это сделать:
– Идея, конечно, хорошая, я сам о таком думал, но для этих дел нужны подготовленные люди.
Кивнув, соглашаясь с его словами, я ничего не сказал о моем разговоре с Судоплатовым о создании развед-диверсионных групп нового поколения. Надо будет – тот сам скажет. Точнее говоря, конечно, скажет. А если вдруг наверху забудут о Старинове, то я всегда напомню. Такими людьми не разбрасываются. Он по части соображалки даже мне громадную фору даст…
Тут к полковнику подскочил похожий на медвежонка, из-за толщины комбеза, летун и уволок его к самолету. Мы только и успели попрощаться. А через двадцать минут и меня усадили в транспортник, который, порычав моторами, устремился в вечереющее небо.
Глава 9
– Ай молодца! Ну – герой!
Колычев крутил меня во все стороны, оглядывая регалии и похлопывая по плечу. Я к нему пришел представиться в связи с прибытием и теперь вместе с полковником радовался встрече. Потом он отправил меня отдыхать после перелета, на прощание сказав:
– После обеда ко мне. Буду вводить тебя в курс дела. А дела нам предстоят нешуточные.
Я, конечно, вякнул, что вовсе не устал и готов вводиться хоть сейчас, но Иван Петрович все равно меня отослал, сказав, что он не готов. К Гусеву было идти или слишком поздно, или очень рано, это как посмотреть, поэтому пошел спать. В кубрике застал ожидающего Леху. Я, когда прилетел, сначала к нему заскочил, и теперь он, порубав большими скибками хлеб и открыв пару банок консервов, сидел полностью одетый, изо всех сил выпячивая грудь. Оба-на! Бывший расхититель социалистической собственности молча, с горящими глазами, хвастался сияющей в свете лампочки медалью «За отвагу!».
– Ну, молоток! Поздравляю!
– И я вас, товарищ старший… ой, товарищ капитан, поздравляю!
Потом Пучков с детской непосредственностью начал разглядывать золотую звездочку и орден. Когда мне это надоело, спросил:
– Так ты командира и свежеиспеченного героя всухую ужином кормить будешь?
Леха опять ойкнул и, нырнув под стол, извлек пузатую бутылку с импортной этикеткой. Ни хрена себе струя! Я взял бутылку, вчитался и потрясенно поинтересовался:
– Это же Курвуазье! А ну колись, ворюга мелкий, где ты его раздобыл?
Пучков на ворюгу не обиделся, а выкладывая шоколадку и мелкий зеленоватый лимон, от вида которого я еще больше обалдел, рассказал:
– Это ребята-разведчики со сто тридцать втогого полка. Они в поиске офицера взяли и трофеи прихватили. А когда про тебя узнали, ну, про награду, то одну бутылку подарили. Сказали, что когда приедешь и к ним зайдешь, еще чего-то тебе презентовать хотят.
– Вот и добре… Эх, жалко, Сереги нет! Сейчас бы вообще, душевно посидели!
Но и при отсутствии Гусева посидели тоже хорошо. Откуда-то среди ночи, узнав о моем приезде, нарисовались еще трое знакомцев. Мишка – наш радист, которого я в госпитале навещал, Прохорыч, командир комендантской роты, и Витя-длинный – особист из штаба армии. Приговорив с ними бутылку трофейного коньяка и выслушав поздравления и последние новости, разошлись баиньки.