Пораженец
Шрифт:
Савинков поиграл желваками.
— Я всех проверяю.
— И меня?
Наш контрразведчик в изумлении остановился посреди улицы Надьмезе.
— Нет… вас — нет.
— А почему? Вдруг я на англичан работаю, например?
— Да ну, бросьте, Сосед! А Кимберли, а сейчас вот?
— Кимберли, говорите… А как еще втюхать вам мешок алмазов и чтобы никто ничего не заподозрил?
— Но зачем???
— Да черт их знает. Гадит англичанка и все тут.
— Тьфу на вас, — в сердцах плюнул Савинков. — Вот умеете вы все с ног на голову перевернуть!
— А вы не стесняйтесь, проверяйте и меня
Борис опять остановился.
— Но как? Вы же все эти способы знаете, сами им учили!
— Ну так придумайте новые, надо развиваться, изобретать, создавать новое. А то вдруг я чей-нибудь агент, — и я дружески пихнул Савинкова локтем.
***
Из Будапешта Губанов двинулся в Прагу, Андронов в Мюнхен, Коля Муравский отправился в Краков, Носарь в Бухарест и дальше морем в Одессу. А вот Савинков и Красин поехали в Белград и Софию, оценить обстановку на месте.
А я — в Швейцарию, проведать одного там гения и парочку студентов.
Работа патентных контор была налажена не просто как часы, а как местный хронометр. Капавшие Эйнштейну проценты начисто сняли с него заботы по обеспечению семьи с двумя детьми и Альберт по самую свою буйную шевелюру зарылся в физику, развивая сделанное пятью годами ранее. Научное сообщество потихоньку впитывало его идеи, даже несогласные считали его выдающимся ученым, еще бы, такую замысловатую теорию придумать. Заодно он принял должность профессора Цюрихского университета, где читал лекции в том числе и Митяю, студенту уже третьего курса. И первокурснику Михненко.
Оба они работали в качестве стажеров в патентной конторе, выполняли разные поручения надзиравшего за ними Никиты Вельяминова, но заодно изучали подобранную мной литературу.
Нестора выцепил в 1906 году Муравский — молодого анархиста упекли за участие в экспроприации, но Коля по моей просьбе употребил все свои возможности и в 1907 году Михненко по болезни вышел на свободу, а через год его переправили сюда.
Никита поведал, как Нестор провел два года подсобником, столяром и сапожником, но выучил-таки немецкий в достаточной степени, чтобы поступить в университет вольнослушателем. Странное дело, но ему гораздо легче давался французский, притом, что на этом языке больше говорят в Женеве, а не в Цюрихе.
А еще Никита выдал просто замечательную новость — заработал “список Жаботинского”, перечень евреев-революционеров, чей переезд в Палестину я считал весьма желательным. И Зеев сумел убедить многих, что они будут гораздо полезнее (и целее) в окрестностях Иерусалима, нежели в России.
В общем, недавно через Средиземное море отправились Гриша Радомысльский, один из помощников Ленина, и Розалия Залкинд. Если я не перепутал фамилии, это те, которого знали как товарищей Зиновьева и Землячку.
Глава 4
Осень 1910
Хрен тебе, господин инженер, Франция с Морозовым и прочие Капри с Италиями — Столыпин возжаждал увидеть меня через неделю, причем в частном порядке. Такие приглашения дорогого стоят, пришлось собираться и ехать. Разослал телеграммы, в первую голову Савелию — срочно готовить цифры и статистику.
Передали мне их уже в Питере, где в гостинице “Англия” меня дожидалось приглашение прибыть назавтра к десяти часам на Аптекарский остров.
Поутру город
Извозчик уехал, ребята встали снаружи, а я двинулся внутрь, мимо проводивших меня колючими взглядами сторожей. Стоило мне поставить ногу на первую ступеньку крыльца, как из двери появился хозяин.
— Добрый день, Михаил Дмитриевич, если не возражаете, пройдемся, день уж больно хороший.
Возражения, судя по тому, что он вышел в пальто, не предполагались.
— С удовольствием.
И мы двинулись по набережной в сторону Каменного острова. Шагах в двадцати позади неспешно трюхала коляска премьера с возничим и перцем при форме, шашке и кобуре — адъютантом или как его там, а еще дальше топали мои ребята.
— Это ваши люди идут следом? — насторожился премьер.
— Да, Жилищное общество выделяет охрану.
— Даже так?
— Мне очень не понравилось, когда меня убивали.
— Извините за любопытство, но как вам удалось… — Столыпин замялся, — выжить?
— Приемный сын и господин Муравский вовремя подоспели, — ну не буду же я рассказывать про всю операцию, с засадой ребят Никиты Вельяминова? — Так что очень советую обзавестись телохранителями, буйных с револьверами пока хватает.
— Я сознаю свою правоту, и потому господа террористы меня не запугают.
— Как знаете, мертвому, конечно, спокойней, да уж больно скучно.
Премьер не стал изливать на меня сарказм и, наконец, перешел к делу:
— Я просмотрел ваши бумаги.
В ответ я поднял повыше свою сумку и потряс ей, как бы говоря, что у меня есть еще. Кстати, сумка — большой минус его безопасности, никто даже не удосужился проверить содержимое.
— У меня сложилось двоякое впечатление. С одной стороны, ваши артели устранили чересполосицу, отчего почти отпала нужда выделения участков отдельных крестьян к одному месту. Де-факто артели покупают землю и действуют как собственник, которого правительство и хочет создать.
— Именно так, нам без разницы, кто вносит землю в артель, община одним большим куском или несколько мелких владельцев.
Столыпин кивнул и продолжил.
— Ваш Московский банк облегчает деятельность банка Крестьянского, принимая на себя часть кредитования и страхования крестьянских хозяйств. Но есть и конфликты с желающими выделится из общины.
— Все так, конфликты такого рода есть везде, не только в артелях.
Это была общая ситуация — после указа с витиеватым названием “О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования” из общин в первую голову выходили либо крепкие собственники в надежде построить отдельное товарное хозяйство, эдакие потенциальные фермеры, либо голь перекатная, чтобы продать полученный участок. И такое выделение частенько вело к напряжению в деревне, а то и выливалось в разборки и хорошо, если только с кольями.