Порочный плен
Шрифт:
Упираюсь ногами в порог открытой машины, а задницей в мужика и сопротивляюсь до последнего. Но он зачем-то резко проходится по моим ребрам пальцами, вызывая не совсем щекотку, а скорее нервный смех и расслабляю мышцы буквально на долю секунды и оказываюсь на заднем сидении тачки.
Все это время я активно срываю связки, а уже внутри голос пропадает почти до хрипа.
– Суки… твари… ненавижу вас, – выдаю презрение откровенным, дурнопахнущим, чтобы знали кто эти ублюдки на самом деле.
Но стоит этому громиле на меня
Сливаюсь с поверхностью сидения, однако становлюсь объектом внимания этого лба здорового.
– Что? – не выдерживаю, отвечая на его взгляд.
– Думаю, – спустя время ответил.
– Ты меня на остановке высади и думай сколько влезет.
– Не, лапа. Так не пойдет. Я тебя не для этого пригласил сюда.
– Пригласил? Ты издеваешься мужик? Ты че? – щелкаю пальцами в воздухе. – Это похищение, улавливаешь тяжесть преступления? Пригласил он, блин. Машину останови, говорю.
– Не спросишь, зачем ты мне? – с улыбкой задает вопрос, а я мысленно кулаком бью его по зубам. И в тех же мыслях они сыпятся на пол, а я смотрю на него и радуюсь, как он корчится злобно смеясь, запрокинув голову вверх.
– А какая на хрен разница? В этом районе такое означает одно – хана.
– А мы не из этого района, лапа.
– Да что за лапа? И что надо от меня? Я в ваш и ногой не ступала. Никаких дел не проворачиваю. Обычная студентка.
– Ты мне свою биографию потом расскажешь. Я тебя в обиду не дам, не боись, зайка.
– Слушай ветеринар, ты нормальный? В какую обиду? Чтобы выполнить обещание, придется меня отпустить, чтобы поверила.
– Рановато для требований. Дождись встречи с братцем.
– Вот же, сука… Так и знала. Что у вас бандосов за привычка. Один виноват, давай-ка всех захреначим, чтоб обидно не было. Вдруг остальным членам семьи жить надоело. А ниче, что мы с ним не общаемся и знать друг друга почти не знаем?
– Не повезло тебе с семьей, киса.
– Так, ясно, адекватности от тебя не добьешься. Может, будет другой переговорщик? Есть такие, – обращаюсь к водителю, который посмеивается. Козлина.
– Не-а, другого не будет. Придется меня любить и лелеять.
– Ты мне в дедушки годишься. Или под словом «лелеять», ты видно, имел в виду менять памперсы и утку выносить? Так вот, знай, дерьмовый из меня медбрат.
– А мы тебя медсестрой нарядим. Как представил, сразу член зашевелился. Ты горячая штучка.
– На мне бекон не пожаришь, так что не облизывайся и так рано не обнадеживайся, – выдыхаю всю уверенность за раз. – Слушай, отпусти меня. Карму очистишь, в рай попадешь, как тебе предложение? Тебя ж в аду раз сто примочат за мои муки земные, слышал о смерти через «мататумба»? Так вот, я в одном фильме слышала о такой, мне тебя жалко становится, от мысли об этом.
– У меня к тебе другое предложение будет. Закачаешься и обкончаешься. Озвучить?
– Да что ж такое.
Валюсь на сидение, ощутив усталость и страх.
Поворачиваю голову и сталкиваюсь с его голубыми, но потемневшими глазами.
– Не смотрите так.
– Как?
– Вот так, – выпучиваю свои глаза и кошу их.
– Заигрываешь?
– Поищите в интернете, как полную деградацию в поведении или неадекватность поступков можно назвать, одним словом. Оно вам понравится. Знаете ведь, что такое гугл?
– Знаешь, что я заметил, за долгие годы моей жизни?
– О, поведайте, я люблю познавать историю с уст людей в возрасте.
– Что такие языкастые сучки, как ты, имеют большие глотки. Сечешь?
– О, а я тоже тут кое-что слышала, что те мужики, которые постоянно чешут о сексе и делают пошлые намеки девушкам… – вздыхаю, показательно грустно опустив глаза к его ширинке. – В общем, жалко их бедолаг. Не буду вам о грустном лучше. Я же все понимаю. Комплексы порой неизлечимы.
Он внимательно слушает меня, а потом начинает громко ржать вместе с водителем этим.
– Слушай, охуенная девка, скажи Митяй, – стучит по его креслу.
– Согласен, – кивает тупой башкой и крутит дальше баранку.
– Ой лапа, ты прелесть, конечно. Убедила.
– В чем?
– Себе тебя оставлю, – отвернулся и смотрит в окно.
– Эээ, мужик, в каком смысле? Ты чего?
У него звонит мобильный и он, подняв трубку, пресекает все мои попытки говорить ладонью, взмахнув той по воздуху.
Отвернулась и стала следить за дорогой. Мы и правда уехали в другой район. Значит, не врал. И вот сейчас реально страшно стало. Что со мной сделают? Буду ли я еще живой, когда перестанут издеваться? Или попросить их убить меня сразу после того, как… Фу, не хочу я об этом думать.
Он разговаривает с каким-то Далом, а мне все кажется, он говорит «даун» и потому улыбаюсь, но понимание, что речь обо мне настораживает.
– Не-а, только показательное выступление и не более, – смеется и кивает, словно собеседник его видит. – Ага. Себе заберу сто процентов, – и смотрит на меня так жутко, будто с меня уже скальп сняли и пожарили на сковороде.
– И что это значит?
– Конкретнее задавай вопрос, – он копошится в телефоне, а я хочу дернуть его за бороду, которая аккуратно пострижена.
– Что вы меня себе заберете. На работу? В плен. В друзья?
– В плен, – задумчиво выдает, а глянув на меня, добавляет голосом, словно будто я перед ним голая: – Порочный плен.
– Где ж вас таких выпускали? На каких заводах шестидесятых, – бормочу, пытаясь задеть.
Хотя как показывает статистика, что чем больше высмеиваешь маньяка, тем больше в нем просыпается желания доказать обратное жертве.
Мы едем долго. Большую часть времени мужчины общаются между собой и на меня не обращают внимания совсем, чему я рада.