Порог между мирами (сборник)
Шрифт:
Этот психоаналитик, думал он с горечью. Болтает о дыхании в бумажный мешок. Слабый голос доктора казался нереальным — такой самоуверенный. Исходящий из таких неверных предпосылок.
Сателлит совершал виток за витком, послания со всего мира продолжали поступать. Оборудование улавливало их, записывало — но и только. Дейнджерфильд не мог больше на них отвечать.
Полагаю, я должен объявить об этом, решил он. Думаю, что тот час, которого все мы ждем, наконец настал для меня.
Он пополз на четвереньках к сиденью перед микрофоном, с которого в течение
— Друзья мои, к вам обращается Уолт Дейнджерфильд. Я хочу поблагодарить всех за все те часы, когда мы были вместе, переговариваясь, поддерживая контакт друг с другом. Боюсь, что моя болезнь не даст мне возможности продолжать. Поэтому с великим сожалением я в последний раз объявляю о конце передачи…
Он говорил, преодолевая боль, тщательно подбирая слова, пытаясь как можно меньше огорчить свою аудиторию. Но тем не менее он сказал им всю правду: ему приходит конец, и они должны найти какой–нибудь другой способ общения — без него. Затем он дал отбой, устало выключил микрофон и машинально включил прослушивание записи.
Пленка была чистой. На ней не записалось НИЧЕГО, хотя он говорил почти пятнадцать минут.
Видимо, оборудование по какой–то причине вышло из строя, но он был слишком болен, чтобы тревожиться из–за этого. Он снова щелкнул переключателем микрофона, включил приборы на пульте управления и еще раз попытался довести свое послание до аудитории внизу.
— Друзья мои, — снова начал он, — это Уолт Дейнджерфильд. У меня для вас плохие новости, но…
Тут он понял, что говорит в мертвый микрофон. Динамик над головой Дейнджерфильда тоже молчал, значит, вниз ничего не передавалось, в противном случае он слышал бы свой голос из воспроизводящего устройства.
Он сидел, пытаясь понять, что случилось, и вдруг заметил еще кое–что, гораздо более странное и зловещее.
Системы вокруг него работали. Причем, судя по их виду, работали уже долго. Устройства высокоскоростной передачи и записи, которые он никогда не использовал, пришли в действие впервые за семь лет. Даже за то время, пока он изумленно наблюдал за ними, реле успело переключиться, одна бобина остановилась, а другая начала вращаться, но с меньшей скоростью.
Не понимаю, сказал он себе, что случилось?
Видимо, устройство приняло высокоскоростную передачу и сейчас транслировало запись вниз, но что привело в действие аппаратуру? Не он. Судя по показаниям шкал приборов, передатчик вышел в эфир, и в тот момент, когда Дейнджерфильд осознал это и понял, что принятое и записанное послание транслируется на Землю, из ожившего громкоговорителя над его головой послышались звуки.
— Там–та–ра–рам, — радостно произнес голос, его собственный голос, — вот и ваш старый приятель Уолт Дейнджерфильд, и простите мне затянувшийся концерт, хватит с нас музыки…
Когда это я говорил такое? — спросил он себя, сидя и угрюмо слушая. Он был шокирован и озадачен. Его голос в динамике, бодрый, полный жизни… Как он мог звучать так сейчас? Много лет назад, когда я был здоров, а она — жива…
— Что касается, — продолжал шелестеть его голос, — небольшого недомогания, которым я страдал… видимо, мышь забралась в продуктовый склад. Вы будете смеяться, представив себе Уолта Дейнджерфильда, гоняющего мышь в небесах, но это правда. Каким–то образом часть моих запасов испортилась, а я не заметил… но именно из–за этого произошли беспорядки в моих внутренностях. Однако… — и Дейнджерфильд услышал свой собственный знакомый смешок, — теперь я в порядке. Знаю, что вы рады будете узнать об этом, все, кто любезно посылал мне пожелания скорейшего выздоровления. И я благодарю вас всех.
Встав с сиденья перед микрофоном, Уолт Дейнджерфильд, шатаясь, добрался до своей койки, лег, закрыл глаза и снова задумался о боли в груди и о том, что она означает. Боль при пекторальной ангине, подумал он, вроде бы больше напоминает удары кулаком, он же ощущает, скорее, жжение.
Если бы я мог снова просмотреть медицинский микрофильм… возможно, там окажутся подробности, которые я пропустил при чтении. Например, то, что боль локализована прямо под грудной клеткой, а не левее: означает ли это что–нибудь?
Или, может быть, со мной ничего плохого? — думал он, снова пытаясь встать. Может быть, прав этот психиатр Стокстилл, который хотел, чтобы я дышал двуокисью углерода? Может быть, болезнь гнездится в моем мозгу, и вызвали ее годы изоляции.
Но он так не считал. Боль была слишком реальной. Кроме того, существовал еще один беспокоящий его симптом.
Несмотря на все попытки, он не мог найти ему объяснения и поэтому даже не пытался упоминать о нем докторам и госпиталям, с которыми выходил на связь. Сейчас, конечно, уже поздно, сейчас он был слишком болен, чтобы включить передатчик…
Ему казалось, что боль усиливается всякий раз, когда его сателлит проходит над Северной Калифорнией.
В середине ночи взволнованный шепот Билла Келлера разбудил его сестру.
— В чем дело? — недовольно спросила она, пытаясь понять, чего он хочет.
Пока она сидела на кровати, протирая сонные глаза, шепот Билла перешел в крик.
— Хоппи Харрингтон! — звучало глубоко внутри нее. — Он захватил сателлит! Хоппи захватил сателлит Дейнджерфильда!
Билл верещал и верещал, взволнованно повторяя одно и то же.
— Откуда ты знаешь? — спросила Эди.
— Потому что так говорит мистер Блутгельд. Он сейчас внизу, но пока еще видит то, что происходит на поверхности. Он не может сделать ничего и с ума сходит от бессилия. Он по–прежнему все знает о нас. Он ненавидит Хоппи, потому что Хоппи его задушил.
— А что с Дейнджерфильдом? — спросила Эди. — Он мертв?
— Внизу его нет, — ответил после долгой паузы ее брат, — поэтому я думаю, что он жив.