Порок сердца
Шрифт:
Расставив посуду и серебряные приборы на девять персон, я немного помаялась с тканными салфетками, пытаясь соорудить если не лебедей, то хотя бы что-то иное приличное, и уже собралась вернуться в подвал, как в столовой одна за другой стали появляться заспанные «работницы». Некоторые с любопытством, правда, быстро угасшим, разглядывали меня, некоторые – даже внимания не обратили. Что удивительно, реакция последних неприятно уколола меня: похоже, в их представлении, именно я стояла на несколько ступеней ниже, а не они.
С такими вот мыслями, оставившими осадок, я поспешила уйти вниз. Пока была наверху, успела чуть понаблюдать за девушками. Только одна
Спину нещадно ломило, тело было еще совсем вялым после болезни, да и ранняя побудка энергичности не добавляла, и больше всего в данный момент мне хотелось прилечь и вздремнуть часик или два, но неугомонная София уже приготовила для меня список заданий на вторую половину дня – почистить и нарезать овощи на ужин, помыть посуду из столовой, натереть до блеска бокалы и приборы для сегодняшних гостей. Об отдыхе можно было только мечтать.
Кухарка снова пыталась разговорить меня, пока мариновала мясо, но я не настроена была откровенничать: в голове роилось слишком много вопросов, на которых нет ответа, а посему велик был риск проколоться на расспросах женщины и сказать что-то не то. Этот мир не больно-то и ласковый к «попаданкам» – никакими уникальными способностями меня не наделил, в великие спасительницы всея вселенной не зачислил, и принца на белом коне не вручил. Так что придется держаться пока за то, что есть, а там будем действовать по обстоятельствам.
Но как бы я не храбрилась, стоило только Софии уйти наверх, по щеке предательски скатилась слеза и капнула на разделочную доску, щербатую от частого использования. От жалости к себе и собственного бессилия хотелось выть в голос. Почему я? За что? Из почти журналиста в посудомойку, у которой за душой ни гроша! Я уже готова была разрыдаться, как на лестнице послышался топот.
– Кристина, лови!
В мою сторону полетело яблоко – спелое, румяное и слегка подбитое с одной стороны.
– Чего скучаем, красавица? – Джонас, свесившийся через перила, лучился энергией и бодростью, отчего стал раздражать меня еще больше.
– Спасибо. Работу работаю, – нехотя отозвалась я, помыла фрукт и осторожно надкусила. Сок так и прыснул в стороны, и я на мгновение зажмурилась от удовольствия. Все-таки что ни говори, но развитие цивилизации сильно сказалось на природе – наши фрукты и овощи даже близко не стояли с тем, что росло здесь.
Мастер вразвалочку спустился вниз, приобнял меня, растерявшуюся, за талию и без сантиментов предложил, маслянисто поглядывая на мои губы:
– Сегодня ночью в кладовой.
– А ну-ка кыш отсюда, подлец! – кухарка, появившаяся из ниоткуда, шутливо замахнулась полотенцем, вечно свисавшим с передника, и спасла меня от излишне любвеобильного парня. – Нечего мне девку портить!
Джонас шустро ускакал наверх, подмигнув напоследок, а мои щеки пылали от праведного гнева и смущения. С чего София вдруг решила, что «девка не порченая», я не осмелилась спросить, но, как ни странно, она была права. Как-то так уж сложилось, что в свои двадцать четыре я все еще была невинна. Поначалу мне нравились недоступные мальчики, потом я с головой окунулась в учебу, а ближе к окончанию университета розовые очки сползли с переносицы: мне, к сожалению, попадались именно парни, не обремененные ответственностью и серьезным взглядом на отношения, что отбило всякое желание заводить роман. Карьера – наше все!
– Берегись этого кобеля, девонька, – проникновенно попросила кухарка, с кряхтением сгружая тяжеленный поднос с грязной посудой на пол рядом с лоханью. – Это он с виду такой складный да ладный, а внутри – гнилой, что прошлогодняя картошка по весне.
– Да я уж поняла… – промямлила я, отложив яблоко, растерявшее всю свою привлекательность, и поплелась к корыту – надо было поскорее помыть все, пока остатки еды не присохли. – Спасибо, что заступились.
Женщина тяжело вздохнула, присев на скамью:
– Жалко тебя, несмышленую… Вот нутром чую, нелегкая судьба у тебя.
Я, ничего не ответив на это, отвернулась к лохани и стала намывать тарелки.
К обеду справилась с посудой, стараясь хоть как-то приглушить недовольное бурчание желудка – активная физическая работа требовала усиленного питания, а запахи, витавшие на кухне, настойчиво дразнили обоняние. За столом села подальше от мастера и полностью погрузилась в поедание вкуснейшего лукового супа с ароматной корочкой свежеиспеченного хлеба. Все активно общались, кроме дворецкого и меня, временно притворившейся глухонемой. После мисочки рагу я почувствовала себя если и не счастливой, то на пути к этому блаженному состоянию. А уж когда закончила с уборкой после обеда и София разрешила мне покемарить пол часика, я и вовсе взлетела на чердак, словно не было никакой усталости. Быстро скинув униформу, залезла под одеяло, и тут же провалилась в сон без сновидений.
Тридцать минут пролетели незаметно: казалось, я только сомкнула веки, а вот уже кухарка трясет за плечо – пора. Нацепила одежду и понуро потащилась вниз, в свою личную преисподнюю. Накрыла стол в столовой, стараясь не столкнуться на этот раз с девицами и не наткнуться на Джонаса, натерла тряпицей бокалы и маленькие вилочки и пошла на второй этаж отнести луковый суп и травяной отвар – одной работнице салона не здоровилось. Я тихонько поскреблась в комнату, но не получив ответа и решив, что девушка спит, вошла и тут же смутилась. Кажется, я не вовремя: из-за боковой двери, скорее всего скрывавшей санузел, послышались сдавленные звуки. Похоже, болезная перепила вчера с клиентами. Стараясь не шуметь, я быстренько поставила поднос на тумбочку рядом с кроватью и выскочила из комнаты.
И опять: очередные грязные тарелки, которые мне, судя по всему, скоро сниться будут. К сожалению, такая немудреная работа не задействовала мозги, а посему я принялась размышлять. Для начала, что девушки живут тут недурно: комната, в которой я побывала, просторная и обставлена со вкусом. Не шикарно, но явно намного лучше моей клетушки под крышей. И снова навалилась хандра и отчаяние, свернувшееся тугим тяжелым клубком где-то в районе солнечного сплетения. От одной только мысли, что я проведу всю жизнь в объедках, на кухне с маленькими мутными оконцами под потолком, становилось тошно.