Портфолио в багровых тонах
Шрифт:
Вон там уже ограда! Знакомая каждой перекладиной, виньеткой, кружочком. Лишь бы успеть взобраться. Оглянувшись, Ника включила последнюю скорость, на какую была способна, и успешно оторвалась от преследователя. Вскарабкалась она по прутьям ловчее обезьяны, уселась сверху, глубоко вдыхая и не решаясь спрыгнуть. Высоко!
Из зарослей выскочил разъяренный молодой лев, обтянутый блестящей кожей. Если схватит Нику за ногу… ноги не будет, оторвет к черту. И вообще Нике не жить, если он доберется до нее, а жить-то хочется. Она соскользнула вниз, кое-как страхуя себя руками и обдирая кожу на ладонях. Ника успела отдернуть руки от прутьев и отпрянуть,
— Ты! Гадина! — зарычал он, не разжимая зубов. — Подлая сволочь…
Улица освещена, Ника прекрасно разглядела парня и… передумала убегать. У него же мордашка на высший балл! Не запечатлеть эталон мужской красоты во всех форматах, да еще в минуту гнева… Нельзя, нельзя! Это преступление перед человечеством! Оно, человечество рахитичное в своем большинстве или донельзя ожиревшее, должно знать, к какому идеалу стремиться. Глеб — путь к славе, богатству, успеху.
— Ты необыкновенный… — Ника защелкала фотокамерой, а он опешил, столкнувшись с беспрецедентной наглостью, и замер, вытаращив безумные глаза. — Плейбой, клянусь… Прекрасные технические данные… А твоя штука между ног просто супер!..
Глеб схватился за причинное место, он задыхался от злости, возмущения и бессилия, метал молнии из глаз — к счастью, это не смертельно. Злость увеличивается на порядок, если нет возможности выдать по счетам, а Глеба и Нику разделила высокая стена из толстых прутьев — какие тут счеты? Остались лишь жалкие угрозы:
— Ты пожалеешь, гадюка!
— У тебя римский профиль… — мурлыкала Ника, игнорируя оскорбления (которые, между прочим, заслужила) и продолжая фотографировать жертву своего тщеславия, — профиль патриция. Впрочем, ты вряд ли знаешь, кто такие патриции. Но у тебя есть другие достоинства: физическое совершенство, красивое лицо, ты великолепен в сексе…
— Убью!!!
Решив осуществить угрозы, он стал карабкаться вверх по ограде, да как ловко! А Ника тем временем ловила моменты и запечатлевала его со всех возможных ракурсов, приговаривая:
— Как ты собрался убивать меня? Надо сперва догнать, а я бегаю быстро. И неужели ты побежишь по улицам э… м… голым? (Он застыл на ограде враскоряку, эдакий человек-паук.) Тебя арестуют.
Вспомнил, что на нем действительно нет даже фигового листочка, одни носки, которые одеждой при самом большом желании не назовешь. Глеб спустился назад и, рыча, ударил по прутьям кулаками:
— Тварь конченая!
— Не злись, — ласкала его голосом Ника, не забывая запечатлеть, ведь кадров много не бывает, их всегда мало. — Тебя нужно показывать всем этим тупым д'oхликам, сосущим энергетики из банок и окутанным дымком марихуаны.
— Убью, запомни!.. — цедил он сквозь стиснутые зубы одновременно с ней. — Обещаю тебе адские муки, я по ним спец…
— Ты редкий вид и гордись этим…
— В одних колготках заставлю бегать по городу!..
— Красавчик, ей-богу. Хотя я не люблю этого пошленького слова…
— Удавлю! Клянусь! После марафона в колготках, я удавлю тебя! Ими же!
— Прости, плейбой, мне пора. Вот если бы ты согласился позировать мне… (Он зарычал в ответ.) Не хочешь? Тогда ухожу. Не бойся, твои фотки не попадут в Интернет, я не буду их выставлять нигде, кроме заграницы. А там и не такое видели. Бай-бай, Глеб.
— Чтоб ты сдохла, змея!
Ника сделала несколько шагов и вдруг вернулась. Из предосторожности она остановилась в зоне недосягаемости, ибо в данном случае риск может обернуться катафалком в сопровождении духового оркестра. Вон как накрыло его: ноздри раздуваются, губы дрожат, наверняка в воображении он рвет ее на части голыми руками. А вдруг у него руки длинные? Ника отступила еще на шажок.
И Глеб пристально разглядывал мерзавку, которая беспардонно вторглась в его пространство. Он запоминал ее, несмотря на электрическое освещение и собственное состояние, когда люди и предметы видятся в ином ракурсе, чем есть. Запоминал в основном лицо, так как черные спортивные штаны, жилет и футболка того же цвета замаскировали фигуру, из-за чего она стала похожей на бревно. С уверенностью он только сказал бы, что мерзавка среднего роста и не худышка. Черты лица крупные (на его вкус заурядные), скулы высокие, подбородок овальный, рот большой, зубы раздражающе белоснежные… так бы и врезал по этим зубам кулаком, не посмотрел, что перед ним женщина! Да не достать. Далее: волосы белые, до бровей надвинута кепка, а сзади из дыры в кепке торчит хвост, значит, длина волос ниже лопаток. Короче, блондинка — с ней все ясно! Итак, портрет отправлен в память, Глеб не ошибется, встретив ее даже случайно. А дорожки их обязательно пересекутся, уж он-то постарается, чтобы пересеклись.
— Любуешься? — процедил он, сплюнув в сторону и уже не закрывая мужское достоинство, поразившее воображение выдры с фотокамерой.
— Это естественно, — замурлыкала Ника. — Но, Глеб, сквернословы тяжело болеют — доказано наукой. Вибрации матерных слов деструктивно воздействует на молекулу ДНК, так что подумай о себе, настоящем мачо. А твоей девушке искренне завидую. Желаю приятно провести остаток ночи.
— Я тебя найду… найду… найду…
Кажется, он возомнил себя Геркулесом и решил вырвать ограду — с такой силой затряс ее. К радости Ники, ограду сделали в эпоху развитого социализма, сделали качественно, следовательно, намертво, вырвешь только при помощи танка… а то и двух. Ника побежала на противоположную сторону проезжей дороги, по которой ни одной машины не проехало за это время.
— Я найду тебя! — повторял он, как заклинание.
А она миролюбиво помахала ему в ответ, подарив улыбку, и нырнула в темноту переулка, врезавшегося перпендикуляром в улицу.
— Уродка! Подлая! — ругался Глеб, возвращаясь.
В нем клокотало все до последней клетки, да что там — молекулы возмутились, а они такие маленькие, но даже до них дошел отрицательный заряд. Глеб не относится к молодым людям, которые разговаривают матом, а слова употребляют для связки слов в убогих предложениях. Более того, подобных представителей гомо сапиенса он наделял презрительными эпитетами, но вот, пожалуйста! Сам уподобился им, вспомнив все известные обороты.
Он остановился, припоминая, в какой зоне парка оставил Дину и, что немаловажно, одежду. Топографическим кретинизмом не страдал никогда, но при свете луны и рассыпанных по парку фонарей на столбах с пониженным режимом освещения, к тому же в состоянии крайнего гнева, найти ориентиры затруднительно. Парку больше ста лет, он — часть естественного лесного массива, изменений претерпел мало. Лужайки с газонной травой находятся в центре и огорожены кустами, их несколько. Глеб озадачился: ну и на какой он с Диной?.. Вот досада! Парк знал как свои пять пальцев на каждой руке и даже ноге, но вспомнить, в какое место завела элементарная человеческая потребность, не получалось. Не до того было, когда увлекал сюда подружку.