Портрет художника в юности
Шрифт:
— Вы, может быть, не знали этого? — сказал он.
— Чего именно? — спросил Стивен.
Мистер Тейт вытащил руки, ходившие между колен, и развернул письменную работу.
— Вот здесь. Относительно Создателя и души. Мм... мм... мм... Ага! Вот... Без возможности когда-либо приблизиться. Это ересь.
— Я хотел сказать: Без возможности когда-либо достигнуть, — пробормотал Стивен.
Это была уступка, и мистер Тейт, успокоившись, сложил сочинение и, передавая ему, сказал:
— О! Да! Когда-либо достигнуть. Это другое дело.
Но класс не успокоился так скоро. Хотя
Спустя несколько дней после публичного выговора он шел по Драмкондра-роуд, собираясь опустить письмо, и вдруг услышал, как кто-то крикнул:
— Стой!
Он обернулся и увидел трех мальчиков из своего класса, приближавшихся к нему в сумерках. Окликнувший его был Курон, который быстро шагал между двумя товарищами, рассекая перед собой воздух тонкой тросточкой в такт шагам. Боланд, его приятель, шагал рядом, улыбаясь во весь рот, а Нэш, запыхавшись от ходьбы и мотая своей большой рыжей головой, плелся позади.
Как только мальчики повернули на Клонлифф-роуд, зашел разговор о книгах и писателях, о том, кто какие книги читал и сколько книг в шкафах дома у родителей. Стивен слушал их с некоторым удивлением, потому что Боланд считался в классе первым тупицей, а Нэш — первым лентяем. И в самом деле, когда речь зашла о любимых писателях, Нэш заявил, что самый великий писатель — это капитан Мэрриэт [68] .
— Чепуха! — сказал Курон. — Спроси-ка Дедала. Кто, по-твоему, самый великий писатель, Дедал? А?
68
Фредерик Мэрриэт (1792-1848) — посредственный, но популярный прозаик, почти исключительно с морской тематикой.
Стивен, почувствовав насмешку, спросил:
— Из прозаиков?
— Да.
— Я думаю, Ньюмен.
— Кардинал Ньюмен? — спросил Боланд.
— Да, — ответил Стивен.
Веснушчатое лицо Нэша так и расплылось от смеха, когда он, повернувшись к Стивену, спросил:
— И тебе нравится кардинал Ньюмен?
— Многие находят, что в прозе у Ньюмена превосходный стиль, — пояснил Курон двум своим приятелям, — но, конечно, он не поэт [69] .
— А кто, по-твоему, величайший поэт? — спросил Боланд.
69
Он не поэт — суждение Курона довольно невежественно, ибо поэзия Ньюмена, особенно же «Сон Геронтия», была знаменита.
— Конечно, лорд Теннисон, — ответил Курон.
— Да, конечно, лорд Теннисон, — сказал Нэш. — У нас дома есть полное собрание его стихов в одном томе.
Тут Стивен, забыв обеты молчания, которые он давал про себя, не выдержал:
— Теннисон — поэт? Да он просто рифмоплет!
— Ты что! — сказал Курон. — Все знают, что Теннисон — величайший поэт.
— А кто, по-твоему, величайший поэт? — спросил Боланд, подталкивая соседа.
— Конечно, Байрон, — ответил Стивен.
Сначала Курон, а за ним и другие разразились презрительным хохотом.
— Что вы смеетесь? — спросил Стивен.
— Над тобой смеемся, — сказал Курон. — Байрон — величайший поэт? Только невежды считают его поэтом.
— Вот так прекрасный поэт! — сказал Боланд.
— А ты лучше помалкивай, — сказал Стивен, смело повернувшись к нему. — Ты знаешь о поэзии только то, что сам же написал
Про Боланда действительно говорили, будто он написал во дворе на заборе стишок про одного мальчика, который часто возвращался из колледжа домой верхом на пони:
Тайсон въезжал в Иерусалим,Упал и зашиб свой задосолим. [70]Этот выпад заставил обоих приспешников замолчать, но Курон не унимался:
— Во всяком случае, Байрон был еретик и распутник к тому же.
— А мне нет дела, какой он был, — огрызнулся Стивен.
— Тебе нет дела, еретик он или нет? — вмешался Нэш.
— А ты что знаешь об этом? — вскричал Стивен. — Ты, кроме примеров в учебниках, никогда лишней строчки не прочитал, и ты, Боланд, — тоже.
70
Тайсон въезжал в Иерусалим... — вариация шуточной песенки, с аллюзией на въезд Христа во Иерусалим на осле; дальнейшая стычка — реальный случай, в котором Джойсу изрядно порвали проволокой одежду.
— Я знаю, что Байрон был дурной человек, — сказал Боланд.
— А ну-ка, держите этого еретика, — крикнул Курон.
В ту же секунду Стивен оказался пленником.
— Недаром Тейт заставил тебя поджать хвост в прошлый раз из-за ереси в сочинении, — сказал Курон.
— Вот я ему скажу завтра, — пригрозил Боланд.
— Это ты-то? — сказал Стивен. — Ты рот побоишься открыть!
— Побоюсь?
— Да, побоишься!
— Не зазнавайся! — крикнул Курон, ударяя Стивена тростью по ноге.
Это было сигналом к нападению. Нэш держал его сзади за обе руки, а Боланд схватил длинную сухую капустную кочерыжку, торчавшую в канаве. Как ни вырывался и ни отбрыкивался Стивен, стараясь избежать ударов трости и одеревеневшей кочерыжки, его мигом притиснули к изгороди из колючей проволоки.
— Признайся, что твой Байрон никуда не годится.
— Нет.
— Признайся.
— Нет.
— Признайся.
— Нет. Нет.
Наконец после отчаянной борьбы ему каким-то чудом удалось вырваться. Хохоча и издеваясь, его мучители направились к Джонсис-роуд, а он, почти ничего не видя от слез, брел, спотыкаясь, в бешенстве сжимая кулаки и всхлипывая.
И сейчас, когда он под одобрительные смешки своих слушателей произносил слова покаянной молитвы, а в памяти отчетливо и живо всплыл этот жестокий эпизод, он с удивлением спрашивал себя, почему теперь не чувствует вражды к своим мучителям. Он ничего не забыл, ни их трусости, ни их жестокости, но воспоминание не вызывало в нем гнева. Вот почему всякие описания исступленной любви и ненависти, которые он встречал в книгах, казались ему неестественными. Даже и в тот вечер, когда он, спотыкаясь, брел домой по Джонсис-роуд, он чувствовал, словно какая-то сила снимает с него этот внезапно обуявший его гнев с такой же легкостью, как снимают мягкую спелую кожуру [71] .
71
Почему он не чувствует вражды... какая-то сила снимает с него гнев... — детальный, тонкий психоаналитический разбор этого пассажа дал Жак Лакан в семинаре 11 мая 1976 г. (анализу «Портрета» был посвящен год работы знаменитого Лакановского семинара в Париже).