Портрет мафии крупным планом
Шрифт:
– Понятно, – кивнул Гуров. – Что ж, теперь пошли внутрь.
Они вошли в дом, прошли под лестницей, которая вела на второй этаж, и остановились перед дверью, заклеенной казенной бумагой с печатью. Следователь снял печать, отпер дверь, и они вошли в мастерскую.
Это была большая светлая комната с тремя окнами на улицу. Справа, у торцевой стены, в несколько рядов стояли картины. Слева – несколько шкафов, кровать, а ближе к середине комнаты – обеденный стол. Возле окна стоял мольберт; на полу возле него виднелся нанесенный мелом
Гуров, не задавая никаких вопросов, не произнося ни слова, прошелся по мастерской. Открыл один за другим шкафы. В одном оказались чистые холсты, краски, кисти, в другом – посуда, в третьем – книги по искусству. На полу возле шкафов стояло несколько пустых бутылок, а в посудном шкафу, в глубине, сыщик обнаружил початую бутылку коньяка и нетронутую бутылку водки.
Затем он внимательно осмотрел два пустых подрамника, из которых были вырезаны холсты, и перешел к мольберту. Его он осматривал минут двадцать, так что следователь Злобин, потеряв терпение, не выдержал и спросил:
– Что вы ищете, Лев Иванович? Мы там все осмотрели самым внимательным образом.
– И подрамник тоже? – спросил Гуров, не оборачиваясь.
– Да, и его, конечно, – кивнул Злобин.
– Тогда вы сможете объяснить мне, что это за следы, – сказал сыщик.
Злобин нахмурился и подошел ближе. Наклонился, посмотрел на место, на которое указывал Гуров, и, пожав плечами, ответил:
– Ну, это, я думаю, краска. Не помню, я говорил или нет: в момент убийства Артюхов стоял перед мольбертом. Он работал, и в руке у него была кисть. Его так и нашли – с кистью в руке…
– А вот мне кажется, что это не краска, а кровь, – заявил Лев. – Пригласите ваших экспертов, пусть возьмут образец на исследование.
– Что ж, может, и кровь, – согласился Злобин. – Но картину преступления это не меняет. Артюхову нанесли удар по голове, брызнула кровь. Она попала ему на халат, могла попасть и на кисть. И он, падая, задел кистью подрамник.
– Да, похоже, так и было, – кивнул Гуров, разглядывая меловой контур на полу. – Только одна деталь: чтобы человек, падая, дотянулся кистью до мольберта, он должен специально протянуть к нему руку. Обычно так не делают. Падая, человек инстинктивно подбирает руки под себя, чтобы смягчить удар. А он не думал о себе, он старался дотянуться до холста, словно хотел оставить на нем свою кровь. Скажите, а вы узнали, что за картина здесь была? – показал он на пустой подрамник, из которого было вырезано полотно.
– Та, которую он рисовал в день смерти? – уточнил следователь. – Нет, этого мы не знаем.
– Но ведь вы беседовали с его коллегами – с теми, кто заходил к Артюхову в день убийства. Они же должны были видеть картину, над которой он работал?
– Я спрашивал – нет, они не видели. Оба говорят одно: мольберт стоял лицом к стене, Артюхов свою новую картину не показывал.
– Очень интересно… – пробормотал Гуров. – Необычное поведение… Что же,
– Нет, и Наталья Артюхова говорит то же самое: последнюю работу мужа она не видела.
– А друзья? Какие-нибудь… меценаты?
– Как я понимаю, вы имеете в виду господина Козлова. Я думаю, генерал Тарасов вам уже сказал, что Козлов исчез. Мы его второй день ищем, но пока не можем найти.
– Я имел в виду не только человека, который скупал картины Артюхова. Насколько я знаю, художники – люди очень общительные. Они всегда окружены всякого рода поклонниками, людьми искусства. Не может быть, чтобы у Артюхова не было каких-то друзей. Вы с ними беседовали?
– Беседовал, но еще не со всеми, – признался следователь.
– Ладно, что за картина была у него на мольберте, мы не знаем. Но вот те, – повернувшись, показал Лев на две пустующие рамы, из которых были вырезаны холсты, – они вам известны?
– Да, – кивнул Злобин. – Названия пропавших картин мы установили. Сейчас… – Он достал блокнот, пролистал его и прочитал: – Одна называется «Очередь», другая «Патруль».
– Интересно, интересно… – произнес Гуров. – Стало быть, «Очередь» и «Патруль». И никаких тебе закатов, восходов, речек, храмов… У него что же, все картины такого рода?
– Да, все такое, – скривился Злобин. – Везде у него бомжи, пьяницы, работяги… Направление такое, «соц-арт» называется. Меня, если честно, от его картин прямо тошнит. Зачем все это уродство на полотно тащить – разве его в натуре мало? И кто захочет эту гадость себе на стену вешать?
– Но ведь находятся ценители, и довольно много. Я слышал, его картины охотно покупали. Да и этот ваш меценат, Козлов, много приобретал. А скажите, вот эти две похищенные картины – они, наверное, были особо ценными? Известные работы?
– Этого я не знаю, – ответил следователь. – Это надо специалистов спрашивать, а я, как уже говорил, в этой мазне не разбираюсь. Мне что одна его картина, что другая – все едино.
– А что же вы не спросили специалистов? – удивился Лев. – Ведь мы должны знать ценность пропавших работ. Где у вас обретаются такие специалисты?
– Ну, видимо, в Художественном музее, – пожал плечами Злобин. – Да, вы правы: надо сделать туда запрос, чтобы прислали эксперта для оценки пропавших работ. Спасибо за подсказку.
– Ну, подсказка не особенно ценная, – заметил Гуров. – Теперь скажите, как обстоит дело со свидетелями. Убийство произошло, как вы говорите, между одиннадцатью и часом ночи. Время не особо позднее, кто-то мог не спать…
– Мы опросили всех, кто живет по соседству. Но никто не слышал никакого шума в мастерской, и никто не заметил человека, входящего или выходящего из этого дома.
– А почему вы говорите только о соседних домах? А на втором этаже разве никто не живет?
– Никто. Помещения на втором этаже сдаются под офисы, и после шести часов там, как правило, никого нет.