Портрет миллионера

Маринелли Кэрол

Водитель занял свое место. На секунду Милли показалось, что Леонид будет целовать ее, продолжая спектакль. Но она увидела в его глазах такую же ненависть к этому притворству, какую испытывала сама.

– Развлекись, пока едем, – Леонид протянул Милли газету.

Читая статью, она чувствовала, как почва уходит из-под ее ног, как ее мир переворачивается вверх дном. Она увидела напечатанными свои разговоры с ближайшей подругой Джиной. Милли много раз говорила с Джиной – и только с ней, – когда поняла, что беременна, когда была в полном отчаянии и не знала, как поступить. Это были личные, интимные беседы с близким другом. И вдруг – вот они, черным по белому, представлены на обозрение всему миру, и что еще хуже – Леониду.

– Боже, Леонид, я никогда…

– Вот мое любимое место, – он указал пальцем абзац.

Прочесть Милли не сумела бы, даже если бы и постаралась – слезы туманили глаза. Но она и так знала, что там. Это был самый ужасный вечер, тот самый, когда она говорила с Джиной о возможности аборта. Мысль эта была мимолетна, она рыдала и дрожала тогда. В газете все было написано обстоятельно и спокойно, никаких намеков на отчаяние, владевшее ею в тот момент. Либо журналист в погоне за сенсацией, либо ее алчная подруга… неважно, кто из них постарался добротно приправить все пикантными подробностями. Но то, что в конце разговора Милли, тряхнув головой, сказала: «Нет, я никогда так не поступлю», – именно это куда-то пропало.

– Может, нам вырезать это для первой страницы детского альбома? – это Леонид спросил уже в отеле.

– Не говори так, – попросила Милли. – Я понимаю, ужасно вот так узнать…

– Ты ничего не понимаешь. Скажи, в статье все, правда?

– Ну… – Милли беспомощно покачала головой. – Кое-что.

– Не лги мне, Милли.

– Я не лгу. Ты лучше меня знаешь, как газетчики все преподносят.

– Со мной они не осмелятся, я отучил их. Два года назад они напечатали статью о моем романе с женой одного из наших конкурентов. Я с ней виделся один раз, по делу. Ей это стоило ее брака. С тех пор я ничего им не спускаю. Они это знают и не связываются со мной.

Его голос звучал спокойно, но любое произнесенное им слово загоняло ее все дальше в угол, в состояние полнейшего несчастья и безнадежности.

– Скажи мне, пожалуйста, Милли, только честно. Ты действительно не хотела говорить мне о ребенке? Думала вырастить его самостоятельно?

Да, именно об этом она и думала. В тот вечер, когда проделала тест. Весь мир неуправляемо завертелся перед ее глазами. Тогда она так и думала: если подтвердится ее беременность, она ничего ему не скажет. Но она быстро отказалась от этой мысли. А сейчас она сидит рядом с ним и слушает его обвинения.

– Но я же здесь, ведь так?

Леонид вместо ответа задал следующий вопрос:

– И ты думала об аборте?

Милли облизала пересохшие губы, ее глаза вновь наполнились слезами, она постаралась сдержать их, при этом потек нос. Отчаянно и некрасиво шмыгнув, она, наконец, вымучила ответ:

– Около двух минут. – Ее ответ вызвал гримасу отвращения на его лице.

– И когда ты – извини, я процитирую… – Леонид взял ненавистную газету: – Когда ты была так растеряна и взволнована, твоя подруга Джина объяснила тебе, что много женщин радовались бы ситуации и забыли бы об аборте, чтобы получить чек от Коловского.

– Это ее слова.

– Ты приехала, чтобы получить свой чек, мисс Андреас? Чтобы убедиться, что твое будущее обеспечено?

– Я здесь, чтобы сказать тебе… что все пошло наперекосяк, и я жду ребенка, – встреча с ним принесла Милли страх и ужас, по сравнению с этим пугающая неопределенность прошедших шестнадцати недель была просто ничем.

– Как видишь, я уже в курсе.

– Прости.

– Сохрани газету до тех времен, когда ребенок научится читать.

– Прекрати, – Милли заткнула уши, в ее голосе звучали истерические ноты. – Я и думать не могла, что это напечатают. И не хочу, чтобы мой ребенок когда-либо услышал об этом.

– Прекрати спектакль, Милли. Ты меня не разжалобишь. Ты по-прежнему не посещаешь спортклуб?

– Что?

– Ты говорила мне в тот вечер, что платишь за абонемент, но не посещаешь клуб.

– И что?

– Я считаю, это лень.

– Не понимаю, о чем ты.

– Позволь объяснить. Когда я плачу за что-нибудь, я использую это полностью. И так всякий раз.

– При чем здесь спортклуб… – Но Милли уже понимала – за этой фразой последуют какие-то требования.

– Я не ленив. Не думай, что ты получишь чек и забудешь обо мне. Я всегда использую все до конца.

– Нет! – закричала Милли.

Но Леонид засмеялся ей в лицо.

– Думаешь, я о тебе? После всего, что произошло? Да я никогда не захочу тебя. Я говорю о нашем ребенке. Я теперь навсегда в его жизни – нравится тебе это или нет. Привыкай видеть меня каждый день, быстрей привыкай. Потому что с этого момента я и в твоей жизни.

Эмоции и изнеможение в сочетании с утренней тошнотой совершенно обессилили Милли. Она не могла больше спорить с ним, объяснять, доказывать. Ей хотелось сжаться в комочек, спрятаться, зажмурить глаза, уползти и зализать свои раны.

– Поговорим позже. – Она нашла в себе силы произнести это и посмотреть на Леонида, не узнавая человека, которого, как ей казалось, она когда-то знала. – Делай то, что считаешь нужным, Леонид. Я буду делать то, что смогу. Сейчас я поеду к себе в гостиницу.

– Ты останешься здесь.

– После всего, что ты наговорил мне?

– У тебя нет выбора. В холле фотографы, пресса. Думаешь, они отстанут?

– Что им надо, черт побери?

– Я Коловский. – Леонид в первый раз повысил голос.

Крик, естественный гнев вынести легче, чем холодную, презрительную ненависть, как там, в аэропорту.

– Я один из богатейших холостяков Австралии. Моя жизнь им интересна. Не притворяйся, что для тебя это новость. Ну, можешь выбирать. Хочешь идти – желаю тебе удачи прорваться через них в холле и попасть в такси. Удачи тебе, попробуй добраться до отеля и поспать. Это тебе действительно нужно.

Он прав, поняла Милли. Еще раз столкнуться с прессой, да к тому же без Леонида, – такая перспектива мало привлекала.