Портрет моего отца

Трунин Вадим Васильевич

Коля с трудом проглотил комок в горле. Взглянул на часы и сказал непослушным, хрипловатым голосом:

— Мне надо идти, к сожалению.

— Куда? — удивился Мартынюк. — У тебя же увольнительная на сутки.

— Ну надо, ну, — сказал Коля.

— Я тоже, пожалуй, пойду. — Леша поднялся.

Девушки молчали. Только «лапочка» надула губки:

— Ну вот, только начали веселиться.

— А мы останемся, — сказал Мартынюк. — И повеселимся.

— Конечно, — сказала с вызовом «лапочка».

— До свидания.

— Пока…

Они

вышли из медпункта и до переправы шли молча. У моста Коля спустился к реке, зачерпнул ладонями воду и жадно напился.

— Во рту пересохло. Черт.

Леша сказал:

— Может, вернешься?

— А может, ты пойдешь куда-нибудь со своими советами?

— Ладно, не заводись. Все равно твой подвиг никто не оценит.

— Не твоего ума дело.

Они шагали по гулкому железу понтонного моста. Коля спросил:

— О чем ты хотел поговорить?

— Ты письма давно получал из дома?

— В общем — давно.

— А от Машки?

— Тоже. А что?

— Я письмо получил от матери. Пишет, Машка в город уехала.

— Ну и что?

— А ты знал об этом?

— Нет. Ну, может, учиться уехала или…

— Вот именно — или.

Некоторое время шли молча. Поднялись на высокий берег. Лес тут был сухой. Уже стемнело. Ветки потрескивали под сапогами.

— А что еще пишут? — спросил Коля.

— Ничего. Бабка твоя болеет.

— Знаю.

У развилки тропинок остановились. Леша чиркнул спичкой, осветил прибитый к дереву указатель: «Хозяйство Полозова».

— Тебе туда, — сказал Леша. — Итак, сто пятьдесят…

— Чего?

— Дней осталось. Ну, ничего, бывай.

— Счастливо, Леша.

Они разошлись.

Уже были слышны голоса, стук движка и видны огоньки за деревьями, когда кто-то неожиданно осветил фонариком лицо Бурлакова.

— Бурлаков! Где тебя. носит? Там к тебе в гости мамаша приехала.

Его проводили к штабной палатке. Еще на подходе он увидел солдат у палатки и чуть позже услышал песню. Женский голос негромко, но душевно пел под гитару. Коля остановился, но сопровождавший слегка подтолкнул его:

— Иди, иди, тебя же там ждут.

На него зашикали:

— Тихо ты!

— Дай послушать!

— Гарно спивае…

Коля вошел в палатку.

Офицер, стоявший у входа, посмотрел на него, слегка посторонился. За столом, сколоченным из свежих досок, спиной ко входу сидела мама и пела, аккомпанируя себе на гитаре. Песня была грустная, но не от песни, а просто он увидел ее плечи, тонкую шею с завитками русых волос, склоненную набок голову, и тугой комок подкатил к горлу, на глаза навернулись слезы. Коля прикусил губу.

За столом напротив матери сидели подполковник, начальник штаба и Колин командир взвода. На столе стояла бутылка хорошего коньяка, в тарелке лежали апельсины, яблоки, печенье и конфеты.

Подполковник

увидел Колю Бурлакова, что-то хотел сказать, но только махнул рукой: иди, мол, сюда, но тихо. На скулах его играли желваки.

Мама кончила песню и затихла.

— Так… — подполковник вздохнул.

— Расстроила я вас? — спросила мама. — Настроение такое, невеселое. Простите…

— Да что вы! Вы посте… замечательно.

— Я в другой раз спою вам что-нибудь повеселее. — Мама ударила по струнам. — Эх, раз! Еще раз! Еще много-много раз! — И, не переставая играть, перекинула гитару за спину. — Вот так! — Она обернулась, мельком скользнула взглядом по стоящим у входа и не узнала Колю. Но тут же обернулась снова.

— О, господи… Коленька!

Он шагнул ей навстречу. Мама кинулась к нему, опрокинув табуретку, обхватила руками за шею и стала целовать, целовать в лоб, глаза, подбородок, щеки.

— Коля, милый! Сыночек мой, родненький мой. Не узнала тебя.

Потом, успокоившись немного, взяла его за руку и подвела к столу;

— Вот. Это мой сын.

Подполковник улыбнулся:

— Мы с ним знакомы. И скажу вам, Наталья Алексеевна, спасибо, что вырастили такого славного парня.

Мама снова целовала Колю.

— А ты, герой, — продолжал подполковник, — не очень-то воображай. Мы тут познакомились с твоей мамой, пока ты там где-то гулял. Мать у тебя, сержант, что надо. Ты ее должен ценить и любить знаешь как? Ну, по глазам вижу, что знаешь. — Он взял свою фуражку. — Пошли потихоньку, товарищи. А вы, Наталья Алексеевна, располагайтесь. Вот койка, постель на ней чистая. У сына вашего увольнительная до утра, так что наговоритесь вволю.

— А может, посидите? — сказала мама. — Еще коньяку немного, а?

— Нет, нет. Вы устали с дороги, да и у нас дела. Надеюсь, завтра еще увидимся. — Подполковник надел фуражку, козырнул и вышел следом за офицерами из палатки.

Коля с мамой остались вдвоем.

Мама посмотрела на него, опустилась па табурет и заплакала.

— Ну что ты, ма? Успокойся, все хорошо. Видишь, я жив и здоров.

— Вижу, — сказала мама, тяжело вздохнула. — Бабушка умерла.

— Что?!

— Я так и знала, что тебе не сообщили. И мне телеграмма пришла с опозданием. Приехала, а ее уже похоронили. Ох, Коленька! Никак простить себе не могу.

Она держала все это время его за руку. Коля осторожно освободился, отошел и лег ничком на кровать.

Мать сидела на табуретке. Потом подошла к кровати и села рядом с сыном. Он не шевельнулся.

— Коленька…

— Помолчи, пожалуйста, ма, — сказал он глухо в подушку. — Помолчи.

За палаткой затих движок. Лампочка под потолком мигнула и погасла. Они остались в темноте.

Коля повернулся на спину:

— Мама…

— Что, родной?

— Расскажи мне об отце.

Она долго молчала, потом сказала тихо: