Портрет незнакомца. Сочинения
Шрифт:
На вопросе о том, каким образом в Америке стала возможной секта Джонса, сосредоточивается редакционная же статья журнала «Сатердей ревью» от 6 января 1979 года, в которой говорится:
«Все это стало возможным из-за беззаботного предположения американским обществом того, что все, называющее себя религией, заслуживает особого уважения и привилегий… Если кто-то посадит вас в частную тюрьму или концлагерь, правительство придет вам на помощь; но если ваши тюремщики назовут свою тюрьму религиозной коммуной, то у правительства не будет простого способа помочь вам…»
Авторы статьи высказываются о Джонстауне непосредственно, но как-то мельком, походя, словно все тут более или менее ясно. Вот выдержка, полно отражающая их точку зрения:
«В некотором смысле массовое убийство в Джонстауне было неизбежно. Рано или поздно свобода полусумасшедших и злобных личностей гипнотизировать людей и манипулировать ими во ими религии, братства, совместности общей жертвенности и коммуны неизбежно должна была привести к коллективной и отвратительной
В мнении журнала много точного: да, людям присуще стремление к лучший жизни; да, известны фанатики, которые могут приносить много несчастья другим, а порой и себе; да, Джонстаун на свете не один… Кажется, вот еще несколько фраз, несколько формулировок, и все станет ясно, но нет — статья из точной вдруг становится неопределенной, мешаются в кучу земля и небо, подробно известный Народный Храм с какой-то не то дюжиной, не то больше религиозных культов, да и сам термин «фанатик», «фанатизм» становится уж безадресным: что это теперь бранное слово, нам хорошо известно, но не следует ли оговорить, что твердая, бескомпромиссная воля к добру, категоричное, безоговорочное противостояние злу, готовность пожертвовать собой в неприятии конкретного зла нельзя ни при каких условиях относить к фанатизму? Согласитесь, что журнал, не без оснований подозревающий, что Джонстаунов много, должен был бы поскорее и поточнее назвать их адреса и не мешкая приступить к мерам по спасению их обитателей, обреченных, как он справедливо пишет, на трагический и отвратительный конец. Но нет — журнал высказался и словно бы кому-то перепоручил заботу о конкретных несчастных. Право, впечатление неожиданного паралича воли в борьбе со злом — именно в тот момент, когда эта-то воля и требуется больше всего! Сами же написали, что неизбежны новые жертвы, если «мы не поймем», стало быть, «поняли» — и что же дальше? А ничего дальше… Наверно, уповают на правительство? А может, дело в том-то и заключается, что чего-то недопоняли, недоразобрались, потому и неясно, что делать?.. И вся дюжина (а то и больше) культов — разные? Или, по крайней мере, не все одинаковые?
Вот в статье Маргарет Сингер «Выход из культов», опубликованной в журнале «Сайколоджи тудей» (январь 1979 года), сказано, что объединения людей, называемые культами, весьма далеки от единообразия, хотя автор, проведшая интервью с тремя сотнями сектантов (в том числе бывших), была, как она пишет, «поражена сходством в их рассказах». Она замечает, что сам термин «культ» («секта») применяется как к группам людей, чьи верования и обряды отличаются от какой-либо традиционной религии, так и к тем, кто придерживается незападных философских настроений. Она же исследовала третий тип групп: такие, которые практикуют тесное взаимоотношение между единомышленниками и имеют мощную идею или вождя. Сходным для членов этого ряда культов оказалось следующее.
Культы обещали дать сторонникам своим цель в жизни — и многим, действительно, дали (понятно, что такую цель искали именно те, кто был ее лишен, т. е. в первую очередь, молодые люди). В обмен требовалось полное повиновение руководству культа. Это повиновение вырабатывалось в процессе долгой и однообразной обработки членов секты с помощью речей лидеров или каких-либо упражнений (например, в одной из сект дзэн-буддизма несколько раз в год нужно было по 21 часу в течение 21 дня молиться, петь и погружаться в медитацию). В результате такого покорения человека некоторому вождю или какой-либо идее («цели») личность теряла связи с внешним по отношению к секте миром и даже утрачивала «я», которое растворялось в некотором безличностном целом, что приносило членам секты, по их свидетельству, чувство счастья, особенно на первых порах. Постепенно, однако, часть вступивших в секту разочаровывалась в идее или вожде, не считала возможным беспрерывно повиноваться чужой воле и хотела бы выйти из состава секты, но тут такие люди, как правило, обнаруживали, что это сложно, так как они находятся уже в сильной психологической и всякой иной зависимости от других, «преданных» членов секты и от руководителей. В таких вот желающих выйти вдруг возникало сильнее чувство вины перед кем-то или чем-то, соединяющееся со страхом перед ответными мерами секты — громогласным отлучением, разрывом, да и внешний мир пугал, неясно было, удастся ли в нем найти себе место, прижиться, обнаружить все ту же самую «цель жизни». Секты загружали своих членов по 24 часа в сутки ритуалами, работой, богослужениями и общими делами — страшно было без помощи извне расстаться с этой механической, безликой, но заполненной жизнью. Помощь должна была оказываться иногда очень решительно, так что секты вполне могли жаловаться на насилие, вмешательство в их дела посторонних. Депрессия, чувство одиночества, неуверенность, растерянность, неспособность к независимому суждению, а главное, неспособность самостоятельно принимать решение — вот то духовное наследие, с которым оказывались люди, покинувшие секты.
Вот поразительно точные слова одного из них: «Свобода — это прекрасно, но она требует столько работы…». Любопытно, что эти люди на первых порах легко поддаются практически любому на них воздействию, чье-то замечание или совет воспринимается ими как приказание или откровение. Некритичность, пассивность соединяются в них с острым ощущением несправедливости и неожиданными вспышками гиперкритики и даже нетерпимости, когда малейший компромисс с обществом вызывает в них протест — они видят в нем признак морального релятивизма, приспособленчества. Добавлю, что Сингер обходит вопрос о том, что, вероятно, эти молодые люди обладают острым чувством справедливости, они наблюдательны и — в подавляющем большинстве — болезненно переживают (на первых порах своей сознательной жизни очень искренне) тот океан страданий и человеческого унижения, который их окружает непосредственно; не исключено, что именно в этом отчетливом видении зла, в сочувствии и сострадании — корень неудовлетворенности тех, кто затем ищет легкого пути решения проблем социальной несправедливости и становится благодатным материалом для активных носителей заразы иудизма; здесь — благодарное поле для художественного исследования, здесь поразительные персонажи, которых так замечательно знал Достоевский (напомню Ипполита и его компанию в «Идиоте», самоубийцу Кириллова и растерянного Шатова в «Бесах», Колю Красоткина в «Братьях Карамазовых») — тень его все время витает над этим рассказом о джонстаунской трагедии…[3]
Последнее, что я отмечу из полезнейшей и обстоятельной статьи Сингер, статьи научной, это ее наблюдение, что члены культов и сект чувствуют себя некоторой элитой, своего рода людьми «высшего сорта», причастными к лучшему из возможных строю идей или действий. Она цитирует слова одного сектанта: «Они заставляют вас поверить, что только они знают, как спасти мир. Вы думаете, что находитесь в авангарде истории <…> Вас призвали из безликих масс, чтобы помогать мессии <…> Как избранный, вы выше закона <…> Они приходят к смиренному и превозносящему заключению, что они более ценны для Господа, для истории и для будущего, чем остальные люди».
Маргарет Сингер — очень известный психолог, немало занималась она сектами. В ее статье упомянуты такие секты, как «Дети Господни», унификационисты Муна, «Совесть Кришны», «Миссия божественного света», «Церковь наукологии», но ни слова нет о Народном Храме, хотя несомненно, что публикация такого рода, появившаяся непосредственно вслед за гайянской трагедией, не могла не восприниматься как отклик на это страшное событие. И все-таки ученый не говорит ничего о Джонсе — стало быть, что-то мешает ей поставить Народный Храм в один ряд с прочими культами. Нетрудно и заметить, что: в других сектах болезнь, приведшая к гибели Джонстауна, либо находилась и находится в самой зачаточной форме, в начальнейшей стадии, либо протекает так слабо, что ее симптомы выражены еще плохо, их трудно выделить, а конечный результат болезни — самоубийство заболевшего общества — является и вовсе невероятным. Статья Сингер свидетельствует, что почти все люди, почти все клеточки (а может быть, и поголовно все) социального организма могут заразиться от остроинфекционной личности рассматриваемой здесь болезнью, то есть несут в себе некоторые качества, свойства, способствующие их объединению в смертоносную безликую массу — и только.
Но другой специалист, доктор Марк Гэлентер в интервью, опубликованном 4 декабря 1978 года журналом «Ю. С. Ньюс энд ворлд рипорт», уже не проводит (и в этом ему помогает интервьюер) никакой грани между культами. Вот начало этого интервью:
«Вопрос. Доктор Гэлентер, как удается сектантским вождям внушить людям такое слепое повиновение, которое так наглядно проявилось в Гайяне, где сотни покончили самоубийством по велению своего вождя?
Ответ. Сектантские вожди пробуждают ряд психологических потребностей, которые затем занимают центральное место в поведении и верованиях людей. Сильных вождей ищут потому, что люди в целом находятся в коренной зависимости от других и хотят, чтобы кто-то другой решал за них проблемы, связанные с неуверенностью в себе. Сектантский вождь может добиться доверия с помощью своей индивидуальности и внушения. Ему может также помогать некоторая вспомогательная организация, которая присоединяется к уговариванию индивидуумов поверить вождю.
Вопрос. Поверить даже настолько, чтобы прибегать к насилию и самоубийству по приказаниям вождей?
Ответ. Любая группа людей с абсолютной верой в социальную структуру, лишенную стабильности нормального поведения, уязвима для того, чтобы ее уговорили сделать все, что угодно. Многие секты дают примеры этого поведения, потому что они являются новыми и еще не стали узаконенными. Некоторые вожди, если они оказываются психологически или социально неустойчивыми, могут появляться с набором идей, которые могут казаться особенными, но которым не противостоит никакая уравновешивающая структура.