Портрет одинокого едока
Шрифт:
И на картине, и в реальной жизни тоже.
— Во что это я вляпался? — спросил он.
— Вам следует стоять тихо и смирно там, где вы стоите, и не двигаться, пока я не скажу, что можно.
— Или что?
— Или вы отправитесь в тюрьму за вмешательство в операцию сил национальной безопасности.
— Или вас выгонят со службы за продолжение этой операции после того, как в ее проведение внезапно вмешается некий штатский.
— Операция проводится не здесь, а в парке.
Женщина бросила взгляд по диагонали через перекресток, на котором встречались
— Так во что я вляпался? — снова спросил Ричер.
— Не могу вам это сказать, — ответила она.
— Думаю, я сталкивался кое с чем и похуже.
— Военная полиция, да?
— То же, что и ФБР, но с более куцым бюджетом.
— Мы нацелились на одного человека. Он сидит на скамейке в полном одиночестве. Ждет кого-то, а тот никак не приходит.
— И кто он такой?
— Один негодяй.
— Из вашей конюшни?
Она кивнула:
— Да, один из нас.
— Он вооружен?
— Он никогда не носит оружия.
— А почему его связник не приходит?
— Он погиб час назад в ДТП. Водитель не остановился. Его номер никто не заметил.
— Хорошенький сюрприз!
— Как оказалось, это был русский. Госдепартамент должен уведомить их консульство. Как оказалось, этот парень там и работал. Случайное совпадение.
— Ваш человек общался с русскими? Разве кто-то еще рискует с ними встречаться?
— Все больше и больше людей. И это с течением времени становится все более серьезной проблемой. Некоторые говорят, что мы вернулись обратно в восьмидесятые годы. Но они ошибаются. Мы возвращаемся обратно в тридцатые.
— Стало быть, этот ваш парень не заработает титул лучшего работника месяца.
Женщина не ответила.
— И где вы намерены его прихватить? — спросил он.
Она чуть помедлила с ответом. Потом сказала:
— Это все конфиденциальная информация.
— Все это? Все что? Он же не может направиться сразу во все стороны.
Она не ответила.
Немного помолчав, Ричер спросил:
— Думаете, он направится туда, куда вам нужно?
Она не ответила.
— Так да или нет?
— Нет, — сказала она.
— Это из-за высоких чинов?
— Как обычно.
— Вы замужем?
— А какое это имеет отношение к вам?
— Так да или нет?
— Я вот здесь зависла.
— Значит, вы та самая, что на картине, с рыжими волосами.
— И что из этого?
— А я — тот парень в шляпе, что сидит спиной к нам, в полном одиночестве.
— И что это должно означать?
— Это означает, что я сейчас пойду дальше. Гулять. Как и следует в соответствии с Первой поправкой. Это означает, что вы останетесь здесь. Как следует умненькой и хорошо понимающей тактику агентессе.
Он повернулся и пошел прочь, прежде чем она успела возразить. Обогнул выступ скотоотбрасывателя и направился по диагонали через центр этого сложного перекрестка, двигаясь быстро и не сбиваясь с темпа у бордюрных камней и линий дорожной разметки, игнорируя запрещающие знаки «Проход запрещен», вообще не замедляя ход, и в итоге прошел прямо в парк через юго-западные ворота. Впереди виднелся пересохший фонтан и закрытый ларек, где продавали бургеры. Влево, заворачивая, уходила главная центральная дорожка, явно следуя какой-то придуманной дизайнером схеме, характерной большими овалами, напоминающими беговую дорожку стадиона.
В парке слабо светились причудливые фонари на столбах, а сияние Таймс-сквер отталкивало вверх облака, как горящая магниевая осветительная ракета. Ричер отлично видел все вокруг, но единственное, что он разглядел, это пустые скамейки — по крайней мере, в самом начале изгиба дорожки. По мере продвижения дальше можно было увидеть и другие скамейки, но они тоже стояли пустые по всей длине дорожки до самого дальнего конца овала, где высился еще один пересохший фонтан и виднелась детская игровая площадка. За ними продолжалась дорожка, описывавшая очередной овальный изгиб и направлявшаяся обратно к исходной точке. Там тоже стояли скамейки.
И одна из них была занята.
Крупным мужчиной плотного сложения, с красным лицом, лет пятидесяти на вид, в темном костюме. С пухлым лицом и редеющими волосами. Человеком, который выглядел так, словно его жизнь прошла мимо.
Ричер остановился рядом, и мужчина поднял голову, но потом отвернулся, но Ричер все равно уселся рядом с ним. И сказал:
— Этот Борис, или Владимир, или как там еще его зовут, не придет. Вас раскрыли. Им известно, что вы не вооружены, но они пустились во все тяжкие и очистили от людей примерно двадцать кварталов вокруг. И это означает, что они будут в вас стрелять. Вас вот-вот расстреляют. Но не начнут, пока я здесь. Свидетели им не нужны. И еще: так случилось, что спецагент, командующая операцией, совсем не рада этой перспективе. Но на нее давят сверху.
— И что? — спросил мужчина.
— А то, что это будет мое доброе дело на сегодняшний день. Если вы хотите ей сдаться, я провожу вас к ней. Весь путь до самого конца. Вы можете рассказать ей, что вам известно, и сможете потом до конца жизни иметь в тюрьме по три плотные кормежки в день.
Мужчина ничего не ответил.
— Конечно, вы, вероятно, не захотите отправиться в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. Может быть, вам стыдно. Может быть, самоубийство с помощью копа для вас лучше. Кто я такой, чтобы судить об этом? Стало быть, моим самым добрым делом на сегодняшний день будет просто уйти, если вы хотите, чтоб я ушел. Выбор за вами.
— Тогда уходите, — сказал мужчина.
— Вы уверены?
— Я уже не могу на это смотреть.
— Зачем вы это сделали?
— Чтобы стать хоть кем-то.
— Что вы могли бы сообщить этой спецагентессе?
— Ничего особо важного. Их главный приоритет — определить степень нанесенного ущерба. Но они уже знают, к чему именно я имел доступ, так что им уже известно, что я мог передать противнику.
— И вам нечего к этому добавить, ничего стоящего не осталось?
— Ничего. Я ничего больше не знаю. Мои связные вовсе не глупцы. Они знают, что может случиться.