Портрет семьи (сборник)
Шрифт:
Я хотела купить воды. После сухого пайка в виде бутерброда с колбасой очень хотелось пить.
Крутила по сторонам головой — ни одного киоска. Впереди на парапете сидели молодые люди, гоготали. Я направилась к ним. У меня нет естественного женского страха перед подростковыми стаями, потому что у нас в доме молодые ребята, Лешкины друзья, торчали постоянно.
— Скажите, пожалуйста, — спросила я, — где можно купить минеральной воды?
Их было пятеро, самому старшему не больше шестнадцати. Несколько секунд они смотрели на меня удивленно, возможно пораженные моей смелостью. Потом переглянулись, обменялись
Я, сопротивляясь, дернула ее. Тут второй протянул руку и больно сжал мою грудь. Я ударила его сумочкой. Сзади кто-то ущипнул меня ниже спины.
Развернувшись, я огрела его сумочкой.
Это был кошмар! Они играли со мной, как с котенком, лапали и ржали. Я крутилась волчком на месте и отбивалась сумочкой. Предательская блузка расстегнулась почти до пояса, и я не могла привести себя в порядок, потому что размахивала руками, защищаясь. Вид женской груди в кружевном бюстгальтере действовал на них как красная тряпка на быка. В нерусской речи все чаще звучали русские матерные выражения, не оставлявшие сомнений в их дальнейших планах. Они хвастались друг перед другом, каким способом будут меня насиловать. Я очень испугалась, умоляла их: «Мальчики, не надо! Перестаньте! Очень вас прошу!»
С таким же успехом я могла обращаться к изголодавшимся обитателям тюремной камеры, в которую меня непонятно как занесло.
В один из разворотов я увидела Олега Петровича. Он быстро шел по набережной, почти не хромал, палку держал на весу, как дубину.
— Олег! — закричала я истошно. — Олег! Скорее!
Он врезался в круг, легко, как щенят, отбросил двоих, схватил меня за руку и завел за свою спину.
— Это моя жена! — гремел Олег. — Молокососы! Вы кого трогаете? Я вам покажу снохачество! Сайд мой кунак! Слово ему скажу, он вас на куски порежет и свиньям скормит!
Парни быстро заговорили друг с другом на своем языке. Двое явно рвались в бой, но трое сомневались. Победило большинство, они пошли прочь.
Оглядывались, кривлялись, ругались похабно, но уходили!
Меня била мелкая дрожь. Олег Петрович тем же тоном, каким орал на хулиганов, обратился ко мне:
— Куда тебя понесло? Какого черта?
— Во-во… — клацала я зубами, — водички попить. Кто такой Сайд?
— Понятия не имею. Брякнул первое имя, которое пришло на ум. С тремя подонками я бы еще справился, а с пятерыми вряд ли.
Ужас неслучившегося обрушился на меня, и я зарыдала. Ноги вмиг обессилели и подкосились.
Олег подхватил меня, обнял, прижал к груди. Его рубашка быстро пропиталась моими слезами, бурно текущими из глаз и носа.
— Тихо, тихо! — гладил он меня по спине. — Все прошло, девочка, не надо плакать. Ты же не плакса-вакса? От слез у девочек бывают красные глаза и большой-большой нос. Ты хочешь быть красноглазой и носатой? Ну, перестань!
Наверное, так он утешал в детстве свою плачущую дочь. Метод весьма приятный. Я задержалась на его груди несколько лишних минут.
— Извини! — шмыгнула я носом и отстранилась.
— Во всей этой истории есть и положительный момент.
— Какой? — спросила я, ковыряясь в сумочке в поисках носового платка. Не нашла. Он вытащил из кармана свой платок и протянул мне:
— Мы перешли на «ты».
Тут я наконец сообразила, что не мешало бы прекратить демонстрацию своего нижнего белья.
Но дрожащие пальцы не слушались, кнопки не застегивались.
— Будь проклята эта блузка! — бормотала я. — Будь проклят, кто ее кроил, шил, вместо пуговиц кнопки присобачил…
— Надо проклинать китайских металлургов. — Олег Петрович отвел мои руки и спокойно застегнул блузку. — Кофточка-то китайский ширпотреб? Металл этой марки не годится на кнопки…
Он вовсю улыбался. Только что рычал зверем, а теперь веселится, приводя в порядок мой внешний вид. И опять мне в голову пришло сравнение, что так бы он обращался с дочерью.
Скорые эмоциональные перепады свидетельствуют либо о больной психике, либо о железобетонно здоровой. На сумасшедшего Олег не походил.
— Спасибо! — пробубнила я в его платок и громко высморкалась. — Вы… ты меня спас.
— Теперь обязан жениться?
— Не обязан, я замужем.
— Строго говоря, я тоже женат.
— Значит, вопрос с благодарностью отпал сам собой? — Я попыталась улыбнуться, подстроиться под его настроение.
— С компенсацией, — уточнил он, — а вот благодарность?.. — шутливо почесал затылок.
— Приятно иметь дело с бескорыстными джентльменами!
Так, перебрасываясь шутками, мы дошли до автобуса, сели и через несколько минут двинулись в обратный путь. Олег попросил водителя остановиться у магазина. Вышел, купил мне воды и шоколадку, как ребенку. Сама я боялась шагу ступить из автобуса, лучше умереть от жажды. Выпила, не отрываясь, почти литр, съела шоколадку и допила оставшуюся воду. Еле дождалась остановки на границе, пулей в туалет помчалась. Выхожу из домика — Олег меня ждет. Проводил до автобуса, развернулся и пошел на приграничный рынок. Я услышала, как он произнес: «С такой внешностью на Кавказ надо ездить в парандже». Это был не комплимент, сказанный в глаза, а бурчание старшего брата.
Олег был хром на одну ногу, а я практически потеряла левую руку — не пользовалась ею, потому что держала на груди проклятую блузку.
С рынка Олег принес грузинские сладости — запаянные в длинную волнистую кишку отвердевшего виноградного сока орехи. Мы грызли их всю оставшуюся дорогу. Эти сладости многие купили, да и в Москве мы часто ими лакомимся. Но когда кто-то из экскурсантов спросил, как называются эти колбаски, никто не знал. Вот тебе и дружба народов!
— Чурчхела, — недобро усмехнувшись, подсказал водитель-абхазец.
Емкое слово! Все, что со мной приключилось в Гаграх, я бы так и определила: чурчхела! Никуда не деться от нашей семейной привычки давать иностранным словам новое значение.
После памятной экскурсии в Гагры Олег стал попадаться мне на глаза регулярно — по пять раз на день. По дороге в столовую, на ванны, у кабинета массажистки… О прогулках и говорить нечего — теперь мы выходили на тропу вдвоем.
Я очень туго схожусь с людьми. Я необщительная, и чтобы возникла дружба, нужны либо чрезвычайные обстоятельства, либо долгое привыкание. В нашем с Олегом случае чрезвычайное происшествие имелось, как следствие — моя благодарность и неспособность заявить спасителю: «Не ходи за мной!» Но когда через неделю он почему-то не вышел на пешеходную тропу, я почувствовала досаду. Прогуливаться одной мне стало скучно.