Портрет
Шрифт:
Он слегка покрутил в воздухе рукой и умолк. Сохраняя молчание, он несколько раз глубоко затянулся; когда же заговорил снова, голос его звучал негромко и ровно:
— Спустя примерно полчаса после их ухода к дверям дома Джанголини приблизилась гондола, из неё вышел человек в бумажной маске, закутанный в чёрный плащ, с неизменной треугольной шляпой на голове, и поднялся по лестнице в мастерскую художника. Она была пуста. С мольберта улыбался портрет — мило и слегка глуповато. Но художника нигде не было видно, и кресло для модели пустовало. Сохраняя невозмутимый вид, человек в маске с длинным носом оглядел комнату. Его рассеянный взгляд задержался, наконец, на открытой шкатулке, беспечно оставленной любовниками на столе. Глубоко посаженные, окружённые
Вскоре на лестнице послышались шаги, раздался смех. Человек в маске повернулся к окну, чтобы выглянуть на улицу. За его спиной с шумом распахнулась дверь: возбуждённые, беззаботно весёлые, в комнату со смехом влетели любовники.
— А, caro amico! [16] Уже здесь? Что с бриллиантом?
Закутанная в плащ фигура у окна не шелохнулась. Джанголини оживлённо продолжал рассказывать: с подписями не возникло ни малейшего затруднения, расспросов не последовало, паспорта лежали у них в кармане. Можно было отправляться немедленно.
16
Дорогой друг (ит.).
Леди Хертмор принялась вдруг безудержно хохотать: она никак не могла остановиться.
— Что случилось? — смеясь вместе с ней, спросил Джанголини.
— Я представила, — еле выговорила она в промежутке между приступами хохота, — я представила себе, как старик Панталоне сидит в «Мизерикордии», мрачный, будто сыч, и слушает, — она едва не задохнулась, голос у неё задрожал и сделался пронзительным до визга, как будто она говорила сквозь слёзы, — слушает допотопные нудные кантаты этого нудного старика Галуппи. Человек у окна обернулся.
— К сожалению, мадам, — произнёс он, — учёный маэстро сегодня нездоров. Концерт не состоялся, и посему я взял на себя смелость возвратиться ранее, чем обычно. — Он снял маску. Их взорам предстало узкое, серое, бесстрастное лицо лорда Хертмора.
Любовники застыли на месте, как поражённые громом. Леди Хертмор схватилась за сердце: в груди у неё словно что-то оборвалось, под ложечкой засосало от непереносимого ужаса. Бедняга Джанголини стал белее своей бумажной маски. Даже тогда, во времена чичисбеев, этих узаконенных воздыхателей, бывали случаи, когда взбешённые от ревности мужья прибегали к кровопролитию. Художник не имел при себе оружия, а одному только небу было ведомо, какие смертоносные предметы могли скрываться под загадочным чёрным плащом лорда. Однако лорд Хертмор не совершил ничего варварского и достоинства своего не уронил. Как всегда суровый и невозмутимый, лорд Хертмор приблизился к столу, взял шкатулку с драгоценностями, со всею тщательностью закрыл её, со словами «кажется, это моя шкатулка» опустил её в карман и вышел из комнаты. Оставшись одни, любовники недоуменно смотрели друг на друга. Рассказчик умолк.
— А что было дальше? — спросил Владелец Поместья.
— Ничего особенного, — ответил мистер Биггер, грустно покачав головой. — Джанголини рассчитывал на побег с полусотней тысяч цехинов. Леди Хертмор, по зрелом размышлении, перестала привлекать мысль о любви в шалаше. Место женщины, решила она наконец, дома, там, где её фамильные драгоценности. Но придерживался ли лорд Хертмор того же мнения? Вот в чём заключался главный вопрос — вопрос тревожный, мучительный. Она должна была убедиться во всём собственными глазами. Она явилась как раз к обеду.
— Его высочайшее превосходительство ожидает в столовой, — сообщил мажордом. Перед ней распахнулись высокие двери, она вошла плавно и величественно, с гордо вскинутым подбородком — но что за смятение царило у неё в душе! Её супруг стоял у камина. Он сделал шаг ей навстречу.
— Я ждал вас, мадам, — произнёс он и проводил леди Хертмор к её месту.
Это было единственным упоминанием лорда Хертмора о случившемся. Вечером он послал слугу в мастерскую художника за портретом. Портрет входил в их багаж, когда месяц спустя они отбыли в Англию. Вся эта история передавалась вместе с картиной из поколения в поколение. Я услышал её от давнишнего друга семьи в прошлом году, когда покупал портрет.
Мистер Биггер бросил окурок сигареты в камин. Ему льстила мысль, что он прекрасно справился с ролью рассказчика.
— Очень интересно, — заметил Владелец Поместья, — в самом деле, очень. Что-то по-настоящему историческое, верно? Не уступит тому, что можно порассказать про Нелл Гвинн или Анну Болейн.
Мистер Биггер улыбнулся загадочно, отстраненно. Он вспомнил Венецию: русскую графиню, которая остановилась в пансионе, где он жил; дерево с пышной кроной во дворе за окном его спальни; пряный, дурманящий запах духов (от него тотчас перехватывало дыхание); купание на Лидо [17] , гондолу, купола храма Спасения на фоне подёрнутого дымкой неба — точь-в-точь как его изобразил Гварди [18] … Каким страшно далёким и давним всё это казалось теперь! Тогда он был ещё совсем юнцом, это было его первое настоящее приключение. Он очнулся от воспоминаний, заслышав голос Владельца Поместья, заставивший его слегка вздрогнуть:
17
Лидо — остров близ Венеции, место отдыха венецианцев и многочисленных туристов.
18
Имеется в виду венецианская церковь Санта-Мария делла Салюте (постр. 1630), которую несколько раз рисовал итальянский художник Франческо Гварди (1712-1793). Наиболее известная из этих картин находится в Лувре.
— Так сколько вы хотите за эту картину?
Вопрос был задан умышленно небрежно, с напускным равнодушием: торговаться он действительно умел.
— Что ж, — проговорил мистер Биггер, неохотно расставаясь с русской графиней и райской Венецией четвертьвековой давности, — за гораздо менее ценные работы я запрашивал и тысячу, однако не возражаю, если эта картина перейдёт к вам за семьсот пятьдесят. Владелец Поместья присвистнул:
— Семьсот пятьдесят? Нет, это слишком!
— Но, дорогой мой сэр, — запротестовал мистер Биггер, — подумайте-ка, сколько бы вам пришлось выложить за полотно Рембрандта такого же размера и качества — тысяч двадцать, не меньше. Семьсот пятьдесят фунтов вовсе не так уж много. Напротив, если учесть значительность того, что вы намерены приобрести, цену можно назвать заниженной. Вы достаточно проницательны для того, чтобы видеть, что это замечательное произведение искусства.
— О, этого я не отрицаю, — согласился Владелец Поместья. — Я только к тому клоню, что сумма-то довольно изрядная. А знаете, я рад, что дочка рисует. Вообразите-ка, если бы мне пришлось украшать спальни картинами по семьсот пятьдесят фунтов за штуку! — Он захохотал. Мистер Биггер улыбнулся.
— К тому же, — заметил он, — это весьма выгодное вложение капитала. Спрос на поздних венецианцев растёт. Будь у меня свободный капитал… — Дверь приоткрылась, и в комнату просунулась белокурая, вся в кудряшках голова мисс Прэтт.
— Мистер Кроули желает знать, нельзя ли ему увидеться с вами, мистер Биггер. Мистер Биггер нахмурился.
— Велите ему подождать, — бросил он с раздражением. Кашлянув, он снова повернулся к Владельцу Поместья: — Будь у меня свободный капитал, я целиком вложил бы его в поздних венецианцев. Весь, до последнего пенни.
Произнося это, он мысленно прикидывал, сколько же раз на словах он собирался вложить весь свой капитал в примитивистов, в кубистов, негритянскую скульптуру, в японские гравюры и так далее…