Портреты
Шрифт:
– Подарить... я не понимаю? С какой стати ты решил сделать мне подарок? Это на тебя не похоже.
– Ну что ты. Пускай картина будет утешительным призом.
– Утешительным призом? – переспросила она растерянно. – Что ты имеешь ввиду?
– Ну то, что я женюсь на Клэр, естественно, что же еще?
Наконец до нее, видимо, дошло.
– Я уж как-нибудь обойдусь без твоих утешений, или, как ты там это называешь, «призов». Если ты решил, то и женись на несчастной одураченной девочке. Ты совершенно не изменился, Макс, хотя собственно с чего бы тебе меняться?
Макс подошел к камину и встал, прислонившись плечом к полке и сложив перед собой руки.
– Согласен. Но каким еще может быть мужчина, обманутый женой, обвиненный в убийстве и потерявший единственного любимого ребенка?
Я видела, что Макс тихо издевается над ней. Было несложно представить себе, какой была когда-то их совместная жизнь.
– О, довольно, ты уже получил удовольствие, сообщил мне тут о своей предстоящей женитьбе, а я должна была знать, что от тебя не дождешься ничего хорошего.
– Прости, если обидел тебя, София. Я не хотел тебя огорчить. Я пришел из-за портрета.
София немного успокоилась.
– Ну уж это меня совсем не интересует. Если тебе он так нравится, то и держи его у себя.
– Видишь ли, мне теперь портрет не нужен, у меня есть оригинал, – сказал Макс.
– О... оригинал?
– Да. Гастон живет совсем рядом с Клэр. Он восхитительный мальчик, наверное, таким был бы сейчас Дэниел, но он, разумеется, француз. Думаю, сходство и привлекло меня сразу к портрету.
– Дэниел! – она схватилась за нитку жемчуга и закрутила ее вокруг пальцев. – Ну что за странные мысли приходят тебе в голову? Я не заметила никакого сходства. Разве это возможно? Ему было всего три, когда он умер, а этот мальчик гораздо старше. И прошу тебя, Макс, ты же знаешь, как тяжело мне об этом говорить.
Макс выпрямился и засунул руки в карманы.
– Да, знаю, и мне тоже. Смерть ребенка всегда чудовищна. Временами мне хотелось самому умереть, чтобы не терпеть этой боли. Уверен, что и ты чувствовала то же.
София нахмурилась.
– Послушай, Макс, если ты пришел сюда только для того, чтобы снова все разворошить, то лучше уйди.
– Ну что ты. Я действительно когда-то упрекал тебя в том, что ты плохо заботишься о ребенке, но ты же не бесчувственна, и я уверен, что его смерть глубоко потрясла тебя.
– Да, ты прав, но в отличие от тебя я сумела начать снова жить, не оглядываясь все время в прошлое.
– О! Но я не думаю, что ты можешь совсем забыть Дэниела. Все же ты была его матерью.
– Прошу тебя, прекрати этот бессмысленный разговор, я этого не вынесу! – Она все накручивала и накручивала ожерелье на палец.
– Прости, София, но я считал, что нет ничего дурного в том, чтобы родители поговорили о своем ушедшем ребенке. Встреча с Гастоном вызвала в памяти столько воспоминаний, понимаешь. Дэниел, конечно, сейчас был бы помладше, но они очень похожи. Все же и ты, вероятно, заметила сходство. Дэниел был точно так же полон жизни...
– Макс, зачем ты это делаешь? Меня совершенно не интересует мальчик с портрета и то, насколько он напоминает
– Видишь ли, кроме Роберта и судебного процесса, нас связывает только Дэниел.
Рука Софии дернулась, нитка, натянувшись, лопнула, и жемчужины покатились по ковру.
Она вскочила, и, задохнувшись, схватилась за шею. Два ярко-красных пятна горели на ее скулах.
– Что ты наделал! Мой жемчуг! Ты хоть представляешь, сколько он стоит?
Макс наклонился и поднял одну бусину.
– София, – обратился он к ней, – блестящий шарик лежал у него на ладони, и он смотрел поверх него взглядом полным ненависти. – Однажды, шесть лет назад, ты отняла у меня то, что дороже любого жемчуга. А теперь сядь и расскажи подробно, как и почему ты это сделала.
– Не понимаю, о чем ты, – холодно ответила она.
– 3наешь, когда я входил в эту комнату, я все же не был до конца уверен, что прав. Ну какая мать способна отправить ребенка в вечную ссылку, сообщив всему свету, что он умер? Так что, я думал, что и ты поверила в его смерть и страдала так же, как я. Но я слишком хорошо знаю тебя, София. Ты ведь все время знала, что Дэниел жив, не так ли?
3ловещая тишина нависла над комнатой, и я помню, что меня замутило от страха. Я подумала, что Макс, вероятно, доведен до крайности. Но он, конечно, не мог предъявить столь чудовищного обвинения, не имея для того оснований.
– Ты сумасшедший, – произнесла она.
– Сумасшедший? – Макс продолжал смотреть на бусину. – Нет, София, возможно, обезумевший, обезумевший настолько, что готов убить тебя за то, что ты сделала, но совсем не сумасшедший.
– Честное слово, Макс, не понимаю, зачем ты устраиваешь такой шум из-за Дэниела. Его нет уже много лет. Но главное – он не твой сын. Это никогда не приходило тебе в голову. Он ребенок Роберта, ты, идиот. – Она откинула назад голову и расхохоталась. Ее торжествующий смех эхом разнесся по комнате.
– Ребенок Роберта? Ты хочешь уверить меня, что Дэниел был сыном Роберта? – У него вдруг сделался очень усталый вид.
– Ну да, неужели тебе непонятно, что вы с братом похожи, и мне не сложно было тебя обмануть. О, нет, не думай, что я настолько глупа, что сказала правду Роберту. Я прекрасно понимала, как он сможет этим воспользоваться.
Макс опустил голову, губы у него были крепко сжаты, и я заметила, что он очень старается взять себя в руки. Я смотрела на него, и перед моими глазами проплывали одна за другой разные сцены: Макс, когда я его увидела впервые возле портрета Гастона; Макс в моей лондонской мастерской и его загадочное поведение, связанное, как я теперь поняла, с моими эскизами к портрету Гастона, а вовсе не со встречей с Софией, как я тогда подумала, и потом, позже после того, как они с Гастоном познакомились, его рвущий сердце рассказ о Дэниеле и его смерти. Все складывалось в единую картину, и я теперь знала, что Макс говорит правду. Гастон – это Дэниел. Я помню, мне тогда казалось, если бы у меня были нож или ружье, то я бы наверное бросилась на Софию.