Поручает Россия. Пётр Толстой
Шрифт:
После заседания сената королевский советник граф Пипер [32] вышел на ступеньки подъезда и остановился, вглядываясь в сгущающиеся сумерки. Широкогрудый, массивный, на крепких ногах, всегда отличающийся здоровьем и бодрым нравом, сейчас он выглядел не таким уж крепким и вовсе не здоровым. Ветер с шелестом подкатил под ноги советника жёлтые осенние листья. Карл Пипер жёстко сложил губы. Настроение у него было отвратительное. Он был против похода на Украину и ныне отчётливо угадывал его гибельность. «Вот уж истинно, — подумал Пипер, — от великого до смешного — один шаг. И почему люди из раза в раз переступают эту грань?»
32
Пипер Карл (1647—1717) — шведский государственный
Холодный туман наползал из улиц.
Тревога в Стокгольме не осталась незамеченной другими королевскими домами, признаки беспокойства объявились и в Стамбуле.
Французский двор отозвал неудачливого посла Ферриоля, и на его место был прислан маркиз Дезальер. Пётр Андреевич сразу же оценил силу и умение этого ещё молодого аристократа. При кажущейся лёгкости поведения, которое очевидно для всех выказывало, что усилия маркиза направлены только на получение в жизни удовольствий, он обнаружил недюжинный ум и волю к достижению поставленных тайных целей. Маркиз не стал, как его предшественник, задаривать всех подряд в Стамбуле, но, изучив расстановку сил, повёл усиленную атаку на визиря Чарлулу Али-пашу. Пётр Андреевич понял: французский посол хочет свалить медлительного Али-пашу и подвинуть Порту к войне с Россией. «Христианские державы, — говорил Французский посол, и о том стало известно Петру Андреевичу, — вот уже десять лет заняты взаимными войнами, и надо быть глупцами здесь, в Стамбуле, чтобы не отобрать назад потерянные в России земли и не отомстить врагам религии». Посол высказал это как размышление среди европейских дипломатов, но не следовало сомневаться, что слова эти предназначались для слуха турецкого султана. И наконец, самое огорчительное для Петра Андреевича — в Стамбуле объявились украинские синежупанные казаки. Теперь не оставалось сомнения в том, что Мазепа предал царя Петра и переметнулся в лагерь шведов. Для российского посла в Стамбуле наступали трудные времена. Петру Андреевичу противостояли шведы, французы, люди Станислава Лещинского и Мазепы. Все вместе они представляли грозную силу, но да и Пётр Андреевич ныне был не тот, что прежде.
Царь Пётр, отправляя Толстого в Стамбул, заметил: «Ты зубаст, и надобно, говоря с тобой, камень иметь за пазухой, дабы зубы те выбить, коли укусить захочешь». И ошибался. Тогда ещё зубы не остры были у Толстого, а ныне вот и впрямь крепкие стали.
О размышлениях маркиза Дезальера рассказал Петру Андреевичу австрийский посол в Стамбуле Тальман. И хотя слова маркиза он передал Толстому с улыбкой, как шутку забавника-аристократа, и Пётр Андреевич не замедлил на то улыбнуться и даже шаркнуть ножкой, однако подумал: «Австрияк отнюдь не для моей пользы это болтает, но свою цель преследует». Пётр Андреевич игру Тальмана понял так: Ферриоль толкал турок на войну с Австрией, маркиз ведёт их к войне с Россией, а это означает, что, увязнув в российских делах, Османской империи будет не до Австрии. «А это устраивает Тальмана, — подумал Толстой, — и он хочет поссорить меня с Дезальером. Но, глупец, ежели Порта перейдёт рубежи Валахии, османская армия подопрёт границы Австрии, и так или иначе, но австриякам придётся собрать все силы для отражения возможного вторжения. Ах, маркиз! Ах, хитрая голова! Одним ударом хочет убить двух зайцев: связать и Россию, и Австрию… Ну-ну…» И Пётр Андреевич ещё любезнее ответил на улыбку австрияка. Размыслив, Толстой всё же посчитал, что сейчас наиболее опасны для Российской державы не французы с их сложной игрой, затеянной в королевских домах Парижа, Стокгольма, Варшавы и здесь, в султанском дворце в Стамбуле, но шведы и Мазепа. И оказался прав.
Казаки смело ходили по улицам Стамбула, заломив на затылки мерлушковые шапки [33] и звеня шашками. Их пугались. Здесь хорошо помнили дерзкие казачьи набеги на Анатолийское побережье.
Шведы шли к Полтаве.
— Мой король, — сказал барон Гилленкрок, — разве вы намерены осаждать Полтаву?
Разговор происходил в палатке Карла в присутствии советника короля графа Пипера, недавно прискакавшего из Стокгольма. Советник стоял чуть в стороне от говоривших, кусая губы. За час до этого он имел долгий разговор с Карлом. Граф убеждал его отказаться от дальнейшей войны здесь, на Украине. Он рассказал об озабоченности сената, о разговорах и слухах в Швеции, пустой казне и даже о проклятьях, которые шлют на голову короля матери погибших в далёкой России солдат. Король, однако, был неумолим.
33
Мерлушковые шапки — т.е. изготовленные из мерлушки — выделанной шкурки молодой овцы.
— Да, Гилленкрок, — ответил Карл генералу, переждав порыв ветра, рвущий верх палатки, — я намерен осаждать Полтаву, и вы должны составить диспозицию и сказать нам заранее, в какой день мы завладеем городом. Так делает Вобан во Франции, а вы здесь — маленький Вобан.
Гилленкрок болезненно взмахнул рукой и дотронулся до виска.
— Я полагаю, — сказал он глухо, — что и Вобан, великий инженер и генерал, увидел бы себя в немалом затруднении, потому что не имел бы под рукой того, что нужно для осады.
Карл ответил с нескрываемым презрением в голосе:
— У нас довольно всего, что может быть нужно против Полтавы. Полтава — крепость ничтожная.
Карлу Пиперу захотелось закричать, застучать каблуком, но он не мог противостоять королю. При всей телесной мощи на это у него не хватало нравственных сил.
Гилленкрок без всякой уверенности возразил Карлу:
— Крепость, конечно, не из сильных, но по многочисленному гарнизону, из четырёх тысяч русских, кроме казаков, Полтава не слаба.
На это король ответил:
— Когда русские увидят, что мы хотим атаковать, то после первого выстрела сдадутся все.
Гилленкрок, ища поддержки, оборотился к Пиперу. Но тот — необычайно бледный — только положил руку на горло, словно пытаясь расслабить душивший его ворот. Генерал понял, что поддержки от Пипера не дождётся, и вновь повернулся к королю.
— После первого выстрела?.. — Гилленкрок помолчал и, уняв волнение, сказал: — Не вижу и не понимаю, как это может случиться без особенного счастья.
Неосторожно сказанное слово «счастье» подействовало на Карла как шпоры, всаженные в бока лошади.
— Да, счастье! — воскликнул он. — Мы свершим необыкновенное дело и приобретём и славу и честь!
Король проводил генерала и советника до выхода из палатки и, коротко кивнув, резким движением задёрнул полог.
Дальнейший ход войны был определён, и предвидение Петра Андреевича относительно наибольшей опасности от шведов и Мазепы вполне подтвердилось. Готовясь к броску под Полтаву, шведы начали собирать силы, и в столице Османской империи объявился вслед за казаками гетман Мазепа. Петра Андреевича известили об этом тотчас, а ещё через два дня он и сам увидел, во время визита к визирю, изменника гетмана.
Мазепа стоял у фонтана во дворе визирского дворца в окружении поляков и шведов. Лицо его было нездорово темно. Заметив российского посла, он вскинул голову, губы его сломала странная, болезненная улыбка, в которой были и ущемлённое самолюбие, и неуёмная гордыня, и… страх. Пётр Андреевич, головы не повернув, прошагал мимо.
Предатель всегда жалок. И для тех, кого он предал, и даже для тех, на чью сторону он переметнулся. Больше того — он жалок для себя. Человек никогда не живёт один и не может жить один. Мнение о нём окружающих значит для него гораздо больше, чем он думает. А предатель знает, что он презираем со всех сторон, и это висит над ним и днём и ночью, как топор.
Пётр Андреевич вызнал, что Мазепа был у крымского хана и просил того выступить ордой через Перекоп. Гетман-изменник сулил крымцам дань с Украины, которую они раньше получали от Российской державы, и даже дань от королевства Польского. Крымский хан выказал полную готовность к началу военных действий. Но начать войну без согласия Стамбула он не мог, и вот тут-то мёртвой хваткой вцепился и в хана и в Мазепу Пётр Андреевич. Да, гетману-изменнику трудно было противостоять послу российскому. За спиной у Толстого была держава, за Мазепой — пустота. Пётр Андреевич через верных людей добился того, что силистрийский паша Юсуф написал султану: «Швед есть осаждён ото всех сторон от московских войск тако, что невозможно никому выйти и пойти вон никуды в места их… видится во всём бессилии их и худоба как самого короля, так и войска его». Мнение Юсуф-паши было решающим для Дивана [34] . Паша ближе всех стоял к сражающимся русской и шведской армиям, и его лазутчики шныряли по Украине. Это был ход, который не предусмотрел Мазепа. Султан запретил крымскому хану выступить против России. Пётр Андреевич мог поздравить себя с новой победой, но посол российский торжествовать не спешил.
34
...решающим для Дивана... — т.е. для турецкого правительства.