Порыв ветра
Шрифт:
Мужчина понятливо кивнул.
— Ладно, заходите. Расскажешь всё подробно.
По улочке нас провели на главную площадь деревни, вокруг которой тесным кольцом стояли дома. Наемников обступили набежавшие жители, и вскоре женщины заголосили, узнав причину нашего появления.
Я отошла в сторону и присела на лавочку — совершенно не хотелось ещё раз выслушивать подробности собственных дел. Жить по-прежнему не хотелось. И видеть и слышать других — тоже.
Когда какая-то женщина подошла ко мне, встала на колени и стала что-то просить, протягивая мне свёрток
— Сестра, прошу тебя! Госпожа Натис, прояви милость!
И так бесконечно. Отупелые мозги постепенно удивились — какая я ей сестра? Какая я ещё госпожа для этой незнакомой женщины? Откуда она знает моё имя? Наконец я сдалась — надо разобраться, ведь всё равно не отстанет.
— Ну что тебе?
Женщина тут же сунула свой свёрток мне. И снова:
— Сестра, прошу тебя! Госпожа Натис, прояви милость!
В руках у меня почему до сих пор был амулет Гернады. Я его что, не выкинула? Ладно сделаю это потом, без свидетелей. Снова одела его на шею.
Недоумевая, развернула свёрток и чуть не бросила его на землю, задохнувшись от отвращения и ужаса. Внутри лежал ребёнок месяцев шести, но в каком виде! Больше всего он напоминал паучка — синюшнее лицо, худенькие, словно веточки, ручки и ножки, огромный, раздувшийся живот. И запах… Запах гниения и смерти. Уж этот запах я теперь уже ни с чем не спутаю. Ребёнок вызывал одновременно и жалость и отвращение. Я с ещё большим недоумением посмотрела на женщину.
— Что ты от меня хочешь? Его нужно срочно нести к врачу.
Но женщина будто потеряла рассудок, и стала хватать меня за ноги, и снова это бесконечное:
— Госпожа, только на вас надежда. Помогите!
И тут ещё кулон неожиданно наградил меня болью, словно требуя от меня решительных действий. Я вздрогнула, пытаясь понять приказ. Неужели Гернада требует от меня убить и этого малыша?! Он мне не нравится, вызывает отвращение, но неужели только за это он заслуживает смерти от меня?! Внутри всё буквально закипело от такой несправедливости. Я замерла, пытаясь разобраться в своих чувствах, но удары боли последовали один за другим — делай, делай, делай. Тело от боли дергалось так сильно, что женщина испуганно попятилась, глядя на меня округлившимися глазами.
Но я не сдавалась, и удары вдруг прекратились. Я посидела немного, приходя в себя, потом вытерла мокрое от пота лицо. Ладошка стала такой мокрой, словно я зачерпнула воды из ведра. Поддавшись невольному порыву, своей ладошкой протёрла мордашку ребёнка и снова вздрогнула — ребёнок буквально горел. Теперь ребёнок вызывал больше жалость — такой маленький, и так разболелся. Но что я могу для него сделать? Осторожно ощупала, но причина была понятна и так — живот был раздут и твёрд как камень. Скорее всего, у него запор и газы. Нужна опытная бабка, может надо напоить отваром укропа, может ещё что. Наверняка есть местные аналоги, но я о них понятия не имею. Что же делать?
Задумавшись, положила ребёнка себе на колени и стала осторожно массировать его. Ребёнок был настолько горячим, что его жар словно передался мне на кончики пальцев. Это было временами даже больно, но я терпела. Очень-очень осторожно, по часовой стрелке (где-то слышала об этом) стала разминать животик. Временами в нем чувствовались ещё более твёрдые комочки, и я пыталась размять и их. Прошло, наверное, с полчаса, как вдруг малыш сильно напрягся, закряхтел, лицо побагровело. С невольным ужасом я подумала, что это всё, конец, ребёнок умирает. Но этот засранец… Этот засранец (в буквальном смысле этого слова) закряхтел ещё сильнее, поджал ножки, и… начал какать. Сначала ему было очень тяжело, какашки выходили ссохшиеся, багрово-черные. Я продолжала массировать его животик, и вскоре из него полезло как из тюбика с пастой. Зелёное, зловонное. Немного передохнёт, побздит, и снова какает. Сначала я пыталась вытирать его тряпками, но когда какашки полетели брызгами, испачкав подол моего платья, мысленно махнула рукой — да ладно, отмоюсь, лишь бы ему полегчало.
Мальчишке и в самом деле становилось легче на глазах, но прошел ещё час, прежде чем его мордашка порозовела, а в животике перестали прощупываться твёрдые комочки. Наконец я устало опустила руки и со спокойной совестью сказала матери, всё время стоявшей рядом:
— Забирай, я сделала что могла. И… помой этого негодника.
Дважды повторять не пришлось. Женщина осторожно забрала ребёнка, прижала к себе, и вдруг снова бухнулась на колени, склонилась до земли.
— Госпожа, отныне наши жизни принадлежат тебе!
Я только устало махнула рукой.
— Иди уж, а то он скоро и есть, наверное, захочет.
Женщина удивлённо посмотрела на сына, словно уже забыла, что такое возможно, затем торопливо ушла.
Я начала вставать, и тут меня зашатало. Оказывается, я устала вся, а не только руки и занемевшая шея. Я бы, наверное, упала, но меня подхватили под руки какие-то женщины. Я видела только ребёнка, а вокруг, оказывается, собралось довольно много народа.
Я только успела сказать:
— Мне надо помыться и застирать платье.
И меня сразу куда-то повели. Дальше я помню смутно. Какой-то дом. Мне помогли раздеться, помогли умыться, положили на кровать и я сразу отключилась…
Очнулась я как-то сразу. С удивлением огляделась. Чужой дом. Я лежала на кровати, прикрытая лёгким покрывалом. На спинке стула моё платье, чистенькое и поглаженное. Торопливо оделась, и тут меня накрыли запахи. Стол в комнате был буквально завален всякими вкусностями. Зелень, фрукты, несколько видов рыбы и мяса, сладости, булочки. Удержаться я не смогла и сразу набросилась на еду. Даже если это моя последнее пиршество, я наемся до отвала.
Вскоре появился Мармук. Встал у двери и молча наблюдал за мной. Через некоторое время я всё-таки додумалась спросить:
— А хозяева не заругаются, что я вот так, без спроса у них за столом командую?
— Не заругаются. Это всё для тебя.
Я замерла с набитым ртом.
— Что значит «для меня»? Я их никого не знаю.
— Зато тебя теперь знают очень хорошо.
Я насторожилась.
— Я что-то сделала не так?
Мармук улыбнулся.
— Если бы сделала не так, то кормить бы тебя не стали.