Посадка
Шрифт:
"Я рад, что вы согласились".
"А как же пассажиры?" - спросила Лада, восхищенно глядя на смельчака.
Тот подмигнул, как заговорщик.
"Пассажирам объявите, что нашелся среди них доброволец, взявшийся в воздухе устранить повреждение. После чего будет произведена нормальная посадка", - сухо сказал командир.
Когда Лада сообщила пассажирам слова командира, все как-то притихли, сникли. Эдуард Ромуальдович задумчиво развернул "памятную" конфетку и засунул ее в рот, потом с
Василий Васильевич Сходов властно приказал:
"Всем сидеть на местах! От вашего спокойствия зависит успех операции. За действиями смельчака наблюдают только те, у кого места рядом с окнами".
Учительница Таня испуганно прижала к себе дочурку. Ну, а остальные моряки, горняки, геологи и строители - были люди бывалые. Василия Васильевича поняли с полуслова.
А вот Зинаида Григорьевна словно языка лишилась. Позеленела вся, хуже, чем моя Лада от болтанки. Сидит, не шевелится в своем кресле и глотательные движения делает, словно невидимую воду пьет.
Словом, паники не было.
Логов получил парашют, приладил его у всех на глазах, набил карманы инструментами и пошел выбираться на крыло.
Лада прильнула к иллюминатору, смотрит. Видела, как человек на крыле распластался, лежит, за веревку держится. Она знала, что он должен через кожух мотора перелезть и под крыло нырнуть, чтобы под шасси на веревке повиснуть. Створки снизу крыла раздвинулись, и он мог бы попасть через них к шасси. Она очень удивилась, что он даже не попытался все это сделать. Неужели растерялся? Или из-за ветра от пропеллера не может продвинуться?
Потом она заметила, как руки Логова разжались, он выпустил веревку и стал сползать с крыла, расставив руки и ноги. Его действительно неодолимо сдувало ветром.
Так и не сделав попытки выбраться под крыло, почему-то не закрепив себя на веревке по-альпинистски, он сполз с крыла и сорвался вниз.
Самолет предварительно набрал достаточную высоту, и парашютист уже был в полной безопасности. Лада видела внизу белое пятно. Отстав от самолета, оно приближалось к посадочным знакам аэродрома.
Зинаида Григорьевна оглянулась на Ладу, чтобы по цвету ее лица прочесть, чем закончилась операция. Сама она не видела.
От стыда и гнева Лада моя была пунцовой. О всякой болтанке забыла. Сходив к командиру, она объявила от его имени:
"Сейчас самолет освободится от остатков горючего. В момент посадки всем оставаться на местах. Командир надеется, что все вы будете спокойны и окажетесь на высоте".
Мы с Куценко к тому времени снова выскочили на поле, следя за парашютом в небе и кружащим самолетом. И сразу же ринулись к бензовозу.
"Никак дождить стало", - бросил на бегу Куценко, вытирая рукавом лицо.
"Дождь-то "горючий", Александр Федорович", - отозвался Ваня Доронин, наш шофер.
"Горючее слить! Зараз!
– спохватился
– Как бы взрыва не было".
"Да что вы, Александр Федорович! Я и так сумею", - запротестовал Доронин, перепрыгивая через ухаб.
"А ну! Без пререканий! Связь возлагаю на Зосиму Петровича! командовал Куценко.
– Во всем подчиняться его указаниям".
– Он тяжело дышал от непривычного бега, былой борец.
Я тащил на себе походную рацию и немного отстал.
Куценко сел рядом с шофером в бензовоз. Ваня открыл сливной кран. Я примостился между цистерной и кабиной водителя. Мы помчались по ухабам травянистого поля, оставляя едко пахнущий след.
Доехали до ангаров. Там нас ждали рабочие с чехлами и брезентами. Мы набросали их на цистерну, соорудив нечто вроде подушки, Куценко остался у ангара. Я связался по радио с самолетом и приказал Ване: "Гони!"
И мы помчались по ухабам. Нужно было выехать к самому началу посадочной полосы, чтобы оказаться там одновременно с самолетом.
Мы опоздали. ИЛ-14 с ревом пронесся над нами, когда бензовоз не набрал еще достаточной скорости и безнадежно отстал от него. Мы видели, как самолет снова стал набирать высоту и делать круг для нового захода.
Тут уж и мы приобрели некоторый опыт. Помчались обратно по бетону и остановились на некотором расстоянии от края поля. Я смотрел в небо, задрав голову, и переговаривался с пилотом. Хрипловатый голос Сушкова был совершенно спокоен, хотя он и вел самолет на диковинную посадку.
Доронин высунулся из кабины и посмотрел на меня:
"В самый раз, Зосима Петрович".
И бензовоз рванул на траву, делая круг, чтобы снова оказаться на бетонной полосе уже при полном разгоне, Доронин был лихач, это несомненно. Сейчас он проявлял эти качества в полной мере. Он гнал машину перпендикулярно посадочной полосе с бешеной скоростью. Казалось, повернуть и выйти на бетон невозможно. Завизжали по бетону покрышки. Бензовоз накренился! Какое-то время мы мчались только на левых колесах - уподобились мотоциклу. Зато в самом начале полосы скорость бензовоза была достаточной.
Нам удалось точно рассчитать заход, и самолет снижался как раз над нами. Я отчетливо видел приоткрытые створки внизу крыла и заклинившееся там шасси. Оно приближалось ко мне.
Мы должны были заменить его своим бензовозом.
Доронин вел машину по краю дорожки. Я командами подправлял его, прикидывая, когда крыло самолета коснется мягких чехлов, укутавших цистерну.
Все обошлось. Крыло нежно легло на самодельную подушку. Теперь началось совместное торможение. Тут уж я не руководил. Ваня сам чувствовал Сушкова, скрытого для него в кабине пилотов. Они удивительным "спевшимся дуэтом" тормозили две машины, словно были, пилот и шофер, одним существом. Остановились оба еще далеко от края бетонной полосы.