Посадские сказки
Шрифт:
И в следующее мгновение щёлкнул ключ в замке третьего сундука, что приютил в своём лоне ратмана Алфея Хвастунова.
– Вот так, мои голубчики! – объявила громко Христина, стоя посреди комнаты и пряча третий ключ у себя на груди. – Сидите? Вот и посидите! Здесь вас только трое собралось, а сколько ещё вашего брата по улицам бродит? Вот собрать бы вас всех, да в один сундук!
И упершись руками в бока, она рассмеялась так звонко и весело, что, казалось, будто стая маленьких птичек разлетелась во все стороны.
– Самое ваше место – в сундуках! – продолжала она, обращаясь
В это самое время в одном из сундуков кто-то чихнул.
– Будь здоров, кто бы ты ни был! – пожелала Христина и хотела прибавить ещё что-то, но вдруг замолчала и в растерянности присела на козетку.
Мало было усадить незадачливых кавалеров в сундуки. Но что же именно следовало бы сделать дальше, Христина как-то не успела подумать. Зато теперь она вдруг поняла: негоже устраивать из сундуков склепы. Но и, отперев крышки, выпустить узников на волю – тоже никуда не годилось. Можно, конечно, передать ключи Меланье, а самой укрыться где-нибудь в доме. Да только стоило ли ради такого и затеваться! Выпустить пленников следовало принародно, принародно же объяснив, как каждый из них попал в свой сундук. Да только как это сделать?..
А было то на Сплошной седмице по Пятидесятнице, когда стекались в обитель богомольцы, а купцы теснились на Монастырской площади, потому что Троицкая ярмарка была одной из каждолетних. И все в городе знали: в Духов день монастырский настоятель даёт обед, на который бывают приглашены лучшие люди города. А в один из дней на Сплошной седмице то же общество, включая отца настоятеля, соберётся в доме бургомистра Вонлярлярского на Вознесенской улице…
Обед у бургомистра уже подходил к концу. Снаружи теснились посадские экипажи – всевозможные коляски и двуколки, вызывавшие на себя проклятия проезжавших мимо извозчиков.
Гости уже отведали и осетра, и поросёнка, и язык под хреном, и кулебяку, и карасей по-варшавски, и ещё какие-то кушанья, не слишком диковинные, но не менее от того соблазнительные; и в ожидании десерта, который был обещан с сюрпризом, проводили время в приятных беседах. Сидели за столом и второй бургомистр, и городской голова, и расправный судья, и кое-кто по купечеству, и монастырский эконом отец Алипий, и отцы келарь с благочинным. И, конечно, сам отец настоятель.
Не отбудь Досифей Тимофеевич в Персию, и он непременно был бы приглашён
Приглашались и четверо городских ратманов, но явились только трое, недоумевая, куда пропал ратман Хвастунов, за которым дважды посылали, и всякий раз его не оказывалось дома.
Разговор между тем переходил с предмета на предмет, и к тому времени, как мы обратили наше внимание на общество, собравшееся в доме бургомистра Вонлярлярского, коснулся предмета деликатного и щекотливого – производимой странницами торговли у монастырских ворот.
– …Изволите видеть, – уверял второй бургомистр, румяный, с глазами навыкате человек, фамилия которого была, кажется, Полсноп, – я нарочно приторговывался. Натурально, саван. Да только чёрный и с белыми крестами.
– Какой ужас! – отчего-то весело восклицала бургомистерша Вонлярлярская, пышная дама с круглым, гладким, добродушным лицом, с зачёсанными назад тёмными волосами, сложенными на затылке в некое подобие сдобного кренделя из тех, что торговки продают вразнос на ярмарке.
– Да-с! – подтвердил, повернувшись к ней, бургомистр Полсноп. – Да-с! Длинный чёрный саван с большими белыми крестами… Что-то вроде схимы. Уверяют, что саваны привезены из Иерусалима на Пасху. Кто их шьёт? С мёртвых они там, что ли, их снимают – не разберёшь!
– Вы всё такие страсти сегодня рассказываете! – снова вмешалась кокетливо бургомистерша Вонлярлярская, отщипывавшая длинными пухлыми пальцами золотистые виноградины и препровождавшая их в рот с таким видом, будто придавала процессу какой-то чрезвычайный, но тайный смысл.
– Ещё уверяют, – обращаясь к ней, продолжал Полсноп, – будто чёрные саваны помогают от адских мук, и что нужно хоть иногда облачаться при жизни и не-пре-мен-но быть в нём погребенным… Да-с! Да-с! – пытался перекричать он то оживление, которое сам же и вызвал рассказами о чудодейственных саванах. – И я нарочно приценивался – начали со ста целковых, довели до пяти. Помилуй, брат! Пять рублей – это ведь подходящая цена! За пять-то целковых билетик в рай!..
Тем временем бургомистерша Полсноп, такая же круглая и гладкая, как и бургомистерша Вонлярлярская, только маленькая, точно уменьшенная её копия, испытывала неловкость за супруга, забравшегося в опасные дебри. Едва ли, по её мнению, стоило проявлять беспечность в вопросах веры, а уж тем более в присутствии отца настоятеля.
– Эдак ты, друг мой, – сказала она наконец вкрадчиво, едва касаясь пухлыми пальцами в крупных золотых перстнях запястья супруга, – все кушанья своими россказнями перепортишь. После твоих чёрных саванов и пирога не захочется!
– И то правда! – с весёлым жеманством подхватила бургомистерша Вонлярлярская. – Лучше бы завели разговор о предметах изящных. О ярмарке, о дамах, о любви…
– Что же о ярмарке? – удивился Полсноп. – Разве вот говорят, будто кто-то там мёртвое тело купил…
– Ах! Он всё за своё! – снова вмешалась супруга. – Оставь ты, пожалуйста, чёрные саваны да мёртвые тела! Говорят же тебе, что самый благородный разговор – это о любви…
В это время вошёл слуга на деревянной ноге и подал хозяину письмо, пояснив при этом: