Поселок на краю Галактики
Шрифт:
И каждый из поворотов теории отражался на отношении к шимпанзиному стаду. Наиболее перспективные особи вдруг попадали в немилость и их списывали в зоопарки или медицинские институты; достижения оборачивались поражениями, чтобы несколько лет спустя превратиться в громкие открытия — и больнее всего эти перемены били по шимпанзе. Не так давно был случай, когда списали в зоопарк Сиену-4, самку с удивительными математическими способностями. И по простой причине: ее шеф — человек милый, талантливый, но беспутный, — разругался с заведующим отделом и ушел из Эксперимента. А кроме него никто не пользовался доверием Сиены-4…
Вот
Эти мои, довольно печальные мысли, были прерваны бездарной бихейвиористкой по прозвищу Формула.
— Джон! — кричала она, несясь по коридору. — Где ты?
Увидев меня, она спросила:
— Джона не видел? — Но ответа не стала дожидаться, махнула рукой и помчалась дальше. Меня она не выносила.
Джон — старый гомошимп, ублюдок с анатомической точки зрения, почти безволосый, лобастый и в меру коварный, пользуется доверием некоторых сотрудников Эксперимента. Тот небольшой набор слов, которым он оперирует, кажется им вершиной собственных достижений. Когда приезжают важные гости, Джона выводят к ним и он изображает из себя пародию на человека: натягивает трусики и красную рубашку, делает вид, будто поддерживает беседу, оставаясь не более как попугаем в окружении любопытствующих обезьян.
Зачем Формуле в такой сумасшедший день понадобился Джон? Я подошел к окну и увидел, как она крутится возле бывшей клумбы, повторяя: “Джон, где ты? Джонни, ты мне нужен!”
Джон, который дремал где-то поблизости, лениво вышел из кустов. Он поскребывал могучий живот, отращенный на подачках.
— Джонни! — возрадовалась Формула. — Прими новенькую. Ты лучше всех это умеешь делать. Умоляю!
— Что дашь? — спросил Джон, существо корыстное и развращенное.
— Джонни, я никогда тебя не обижала.
— Столкуемся, — сказал Джонни и пошел за Формулой, сгибаясь чуть больше, чем нужно, и касаясь земли пальцами рук. На этот раз он был в синих трусах и в белой кепочке, сдвинутой на затылок так, чтобы любой мог полюбоваться его лобными долями.
Я пошел вслед за ними.
Они вышли к стоянке. Возле транспортного вертолета маялся могучий детина из службы заповедников. Он держал на цепочке молодую самку шимпанзе, которая была насмерть перепугана полетом и необычной обстановкой.
При виде хорошенькой самки гордость генетической науки превратился в самца шимпанзе. Девушка ему очень понравилась. В мозгу Джонни уже шевелились надежды на то, что он получит молодую наложницу. И он принялся изображать перед ней обезьяну — вытягивал трубкой губы, подпрыгивал, бил себя кулаками в грудь, словно горилла. Разумеется, он еще больше напугал самочку.
А девушка была в самом деле сказочно хороша. Мозг ее пока спит; впрочем, никто и не намерен вдувать в него разум. Она нужна лишь для продолжения
— Джонни, не пугай ее, — взмолилась Формула. — Объясни ей, что она будет жить в хороших условиях. Пускай она успокоится.
Удивительная наивность, свойственная некоторым научным сотрудникам. Создав расу гомошимпов, они полагают, что и обыкновенные шимпанзе владеют какой-то примитивной речью и могут объясняться с такими, как Джонни. А он, никогда не знавший языка диких сородичей, языка жестов и дыхания, языка примитивного, но всеобъемлющего, должен был поддержать свое реноме. Ничего у него не получилось. Девушка скалилась и старалась спрятаться за ноги детины из службы заповедников, полагая, что обыкновенный человек все же лучше, чем неизвестный зверь в белой кепочке.
Я понял, что создалась тупиковая ситуация, и направился к девушке, уверенный, что мне удастся успокоить это несчастное создание. И все кончилось бы благополучно, если бы не эта проклятая Формула.
— Стой! — завопила она. — Джон, удержи этого хулигана! Ну где же шланг? Джон нахмурился, изображая из себя защитника человечества, хотя в душе он трепетал передо мной и знал, что я с ним сделаю, если он посмеет хоть пальцем меня тронуть.
Я встретил доверчивый взгляд самочки шимпанзе и улыбнулся ей. Я знал, что отныне она — моя покорная рабыня. Больше мне ничего не надо было. Я тихонько фыркнул, чтобы ее успокоить, и дал понять гримасой, что ей здесь нечего бояться. Потом под вопли Формулы и угрожающие жесты ничего не понявшего, но встревоженного детины прыгнул на ближайшее дерево, раскачался на нижнем суку и перемахнул наверх, ощущая спиной восторженный взгляд девушки. Деревьями, по проторенной дорожке, я добрался до спален.
Несколько гомошимпов отдыхали на койках, кто-то читал, молодежь разглядывала видеоленты. Барри, прирожденный столяр, чинил табурет. Мы сколачивали табуреты в мастерской трудового воспитания.
— Что случилось? — спросила Дзитта, старая умная гомошимпа, наделенная великолепной интуицией.
— Черт бы побрал эту Формулу, — сказал я. — Там привезли чудесную крошку. Формула позвала Джонни, а этот старый козел…
— Не надо, все ясно, — прервал меня Барри и отложил молоток. — Знаешь, сегодня утром меня снова таскали на тесты.
— И ты думал о бананах?
— Об апельсинах тоже, — засмеялся Барри. — Они разочарованы.
— Ой, трудно, — сказала Дзитта. — Особенно я боюсь за молодежь. Рано или поздно они нас обязательно поймают.
— А какая альтернатива? — спросил я. — Все признать? Стать объектом сенсации и остаться при том существами третьего сорта, говорящими макаками?
— Только бы сегодня все обошлось, — сказал Барри.
— А меня утром спрашивал о тебе доктор Вамп, — сказал молодой гомошимп Третий. — Он спрашивал, уважаю ли я тебя.
— А ты что ответил?
— Ты знаешь, я плохо говорю, такой тупой-тупой гомошимп, я сказал, что Лидер сильный.
Я отобрал у Третьего банан — понял, что страшно проголодался.
— А девушка красивая? — спросил Второй.
— Не твое дело, — отрезал я. — В лесу отыщешь себе красивее.
— Сейчас идет совещание, — сказал Барри. — Надо послушать.
— Обсуждают, как разместить гостей и устроить банкет, — заметила Дзитта.
— Может, все-таки сходить? — спросил Барри.