Посёлок (сборник)
Шрифт:
Луиза повернула к своей двери. Казик выбежал ей навстречу. Олег толкнул дверь к Кристине.
У Кристины душно, пахнет чем-то кислым, плесень уже закрыла стены, как обои, и хоть плесень желтая, оранжевая, яркая, в комнате от этого не светлей. И светильник не горит.
— Привет, — сказал Олег, придерживая дверь, чтобы разглядеть, кто где в этой комнате. — Вы не спите?
— Ох, — отозвалась Кристина, — пришел все-таки, я думала, что не придешь, забудешь. Раз вы в горы собрались, зачем обо мне помнить?
— Ты не слушай ее, Олег, — произнесла тихо, очень тихо,
Олег нашел стол, пошарил по нему руками, отыскал светильник, вынул из кошеля на поясе кремень и трут.
— Чего без света сидите? — спросил он.
— Там масло кончилось, — ответила Лиз.
— А где банка?
— Нет у нас масла, — вздохнула Кристина. — Кому мы нужны, две беспомощные женщины? Кто принесет нам масла?
— Масло на полке, справа от тебя, — сказала Лиз. — Вы когда уходите?
— После обеда. Как себя чувствуешь?
— Хорошо. Только слабость.
— Эгли сказала, что дня через три ты уже встанешь. Хочешь, мы тебя к Луизе перенесем?
— Я не оставлю маму.
Кристина не была ей матерью. Но они давно жили вместе. Когда они пришли в поселок, Лиз было меньше года, она была самая маленькая. Ее мать замерзла на перевале, а отец погиб еще раньше. Кристина несла Лиз все те дни. Она тогда была сильная, смелая, у нее еще были глаза. Так и остались они вдвоем. Потом Кристина ослепла. Из-за тех же перекатиполе: не знали еще, что делать. Вот и ослепла. Она редко выходит из дома. Только летом, если нет дождя. Все уже привыкли к дождю, не замечают его. А она не привыкла. Если дождь, ни за что не выйдет. А если сухо, сядет на ступеньку, угадывает по шагам проходящих мимо и жалуется. А раньше она была крупным астрономом. Очень крупным астрономом. Лиз как-то сказала Олегу: «Представь себе трагедию человека, который всю жизнь смотрел на звезды, а потом попал в лес, где звезд не бывает, и к тому же вообще ослеп. Тебе этого не понять».
— Конечно, — сказала Кристина, — перенесите ее куда-нибудь. Зачем ей со мной подыхать?
Олег отыскал на полке банку с маслом, налил в светильник и зажег его. Сразу стало светло. И видна широкая кровать, на которой под шкурой лежали рядом Кристина и Лиз. Олег всегда удивлялся, насколько они похожи, не поверишь, что даже не родственники. Обе белые, с желтыми волосами, с широкими плоскими лицами и мягкими губами. У Лиз зеленые глаза. У Кристины глаза закрыты. Но говорят, что были зелеными.
— Масла еще на неделю хватит, — сказал Олег, — потом Старый принесет. Вы не экономьте. Чего в темноте сидеть?
— Жаль, что я заболела, — произнесла Лиз. — Я хотела бы пойти с тобой.
— В следующий раз.
— Через три года?
— Через год.
— Через этот год, значит, через три наших года. У меня слабые легкие.
— До зимы еще долго, выздоровеешь.
Олег понимал, что говорит не то, чего ждала от него эта девушка с широким лицом. Когда она говорила о походе, она имела в виду совсем другое: чтобы Олег всегда был вместе с ней, потому что ей страшно, она совсем одна. Олег старался быть вежливым, но не всегда удавалось: Лиз раздражала — ее глаза всегда чего-то просили.
Кристина поднялась с постели, подобрала палку, пошла к плите. Она все умела делать сама, но предпочитала, чтобы помогали соседи.
— С ума сойти, — бормотала она. — Я, видный ученый, женщина, некогда известная своей красотой, вынуждена жить в этом хлеву, брошенная всеми, оскорбленная судьбой…
— Олег, — начала Лиз, поднимаясь на локте. Открылась большая белая грудь, и Олег отвернулся. — Олег, не уходи с ними. Ты не вернешься. Я знаю, ты не вернешься. У меня предчувствие…
— Может, воды принести? — спросил Олег.
— Есть вода, — ответила Лиз. — Ты не хочешь меня послушать. Ну хотя бы раз в жизни!
— Я пошел.
— Иди.
В дверях его догнали слова:
— Олежка, ты смотри, может, там есть лекарство от кашля. Для Кристины. Ты не забудешь?
— Не забуду.
— Забудет, — отозвалась Кристина. — И в этом нет ничего удивительного.
— Олег!
— Ну что?
— Ты не сказал мне «до свидания».
— До свидания.
Старый мылся на кухне над тазом.
— Крупных зверей вы убили, — сказал он. — Шерсть только плохая, летняя.
— Это Дик с Сергеевым.
— Ты сердит? Ты был у Кристины?
— Там все в порядке. Потом принесите им масла. И еще у них картошка кончается.
— Не беспокойся. Заходи ко мне, поговорим напоследок.
— Только недолго! — крикнула мать из-за перегородки.
Старый ухмыльнулся. Олег снял полотенце, протянул ему, чтобы удобнее было вытереть левую руку. Правую старик потерял лет пятнадцать назад, когда они первый раз пытались пройти к перевалу.
Олег прошел в комнату Старого, сел за стол, отполированный локтями учеников, отодвинул самодельные счеты с сушеными орехами вместо костяшек. Сколько раз он сидел за этим столом? Несколько тысяч раз. И почти все, что знает, услышал за этим столом.
— Мне страшнее всего отпускать тебя, — произнес старик, садясь напротив, на учительское место. — Я думал, что через несколько лет ты сменишь меня и будешь учить детей.
— Я вернусь, — ответил Олег. Он подумал: «А что сейчас делает Марьяна?» Грибы она уже замочила, потом переложила свой гербарий, она обязательно перекладывает гербарий. Собирается? Говорит с отцом?
— Ты меня слушаешь?
— Да, конечно, учитель.
— И в то же время я сам настаивал на том, чтобы тебя взяли за перевал. Пожалуй, это тебе нужнее, чем Дику или Марьяне, ты будешь моими глазами, моими руками.
Старый поднял руку и посмотрел на нее с интересом, словно никогда не видел. И задумался. Олег молчал, оглядывая комнату. Старый иногда замолкал так, внезапно, на минуту, на две. У каждого свои слабости. Огонек светильника отражался на отполированном, как всегда, чистом микроскопе. В нем не было главного стекла. Сергеев тысячу раз говорил Старому, что пустая трубка слишком большая роскошь, чтобы держать ее на полке как украшение. «Дай мне в мастерскую, Боря. Я из нее сделаю два чудесных ножа». А Старый не отдавал.