Послание со дна моря
Шрифт:
— И какие вы делаете выводы из этих фактов? — спросил тот.
— Я прихожу к следующему выводу: примерно без четверти два в ночь убийства некий мужчина (который за день до этого посетил дом, чтобы похитить прядь волос и смазать замки) вошел в дом, отперев ключом дверь. Я указываю именно это время исходя из того, что в ту ночь дождь шел с половины второго до без четверти двух (а до этого дождя не было две недели), тогда как убийство было совершено около двух. Мужчина зажег спичку в холле и еще одну на лестнице. Увидев, что дверь спальни заперта, он открыл ее куском проволоки. Войдя, он зажег свечу, подвинул сундук, убил свою жертву, смыл кровь
Следующая улика — песок на подушке. Я собрал немного этого песка и, исследовав его под микроскопом, установил, что это глубоководный песок из восточного Средиземноморья. В нем в изобилии попадались крошечные раковинки, именуемые фораминиферы, и, поскольку одна из них принадлежала к виду, который водится только в Леванте, я и смог установить точное происхождение песка.
— Это просто невероятно, — отозвался коронер. — Как же мог глубоководный песок оказаться на подушке этой девушки?
— На самом деле, — отвечал Торндайк, — объяснение довольно простое. Значительные количества такого песка содержатся в турецких губках. Склады, где распаковывают эти губки, часто засыпаны им по щиколотку; он сыплется на рабочих, которые открывают мешки с губками, попадает им на одежду и набивается в карманы. Если убийство совершил такой рабочий, в одежде, припорошенной этим песком, то весьма вероятно, что, пока он наклонялся над своей жертвой, песок из складок одежды и карманов успел просыпаться на подушку.
Итак, как только я исследовал песок и установил его природу, я послал записку мистеру Гольдштейну с просьбой перечислить всех знакомых погибшей, указав их адреса и род занятий. Он послал мне список с тем же посыльным, и среди перечисленных оказался один мужчина, работающий упаковщиком на оптовом складе губок в Майнориз [10] . Затем я узнал, что груз турецких губок нового сезона прибыл за несколько дней до убийства.
Следующим вопросом было: этот ли человек оставил отпечатки своих пальцев на огарке свечи? Чтобы выяснить это, я наклеил две фотографические пластинки на картон и, якобы случайно встретив его вечером у дверей его дома, попросил этого человека сравнить их. Он взял снимки, держа каждый большим и указательным пальцами. Получив снимки обратно, я отнес их домой и тщательно обработал с обеих сторон специальным порошком, применяющимся в хирургической практике. Порошок пристал к тем местам, где пальцы моего подозреваемого оставили отпечатки, и сделал эти отпечатки видимыми, — Торндайк вынул снимок с еврейскими буквами, на черных полях которого поразительно четко запечатлен был желтоватый след большого пальца.
10
Майнориз — район восточного Лондона поблизости от места преступления, описанного в рассказе.
Как только Торндайк передал коронеру снимок, в зале поднялось весьма необычное волнение. Пока мой друг давал показания, я успел обратить внимание на нашего знакомого Петровски, который поднялся с места и осторожно прошел к двери. Он тихонько повернул ручку и потянул дверь на себя, сначала легко, затем сильнее. Но дверь была заперта. Поняв это, Петровски схватил ручку обеими руками и стал ее яростно дергать, сотрясая дверь, будто помешанный. Дрожащие руки, бегающие глаза, безумный взгляд, каким он окинул потрясенных зрителей, и его уродливое лицо, мертвенно бледное, мокрое от пота и искаженное страхом, — весь облик его являл собой ужасающее зрелище.
Внезапно он отскочил от двери и, запустив руку под полу плаща, с диким криком бросился на Торндайка. Но суперинтендант ждал этого. Раздался еще один вопль, они схватились, и вот Петровски уже лежал на полу, пытаясь укусить противника и дергая ногами, будто сумасшедший, а суперинтендант Миллер крепко держал его за руку, в которой тот сжимал устрашающих размеров нож.
— Прошу вас передать этот нож коронеру, — сказал Торндайк, когда на Петровски надели наручники и взяли под охрану, а суперинтендант поправил свой воротник.
— Не сочтите за труд рассмотреть его, сэр, — продолжал мой коллега, — и скажите мне, нет ли на лезвии, ближе к острию, треугольной зазубрины длиной примерно в одну восьмую дюйма?
Коронер взглянул на нож и сказал удивленно:
— Да, есть. Значит, вы уже видели этот нож?
— Нет, не видел, — отвечал Торндайк. — Но мне пора продолжить мой рассказ. Нет нужды говорить, что отпечатки на фотографическом снимке и на свече принадлежат Паулю Петровски; поэтому перейдем к улике, найденной при осмотре тела.
В соответствии с вашим распоряжением, я отправился в морг и произвел осмотр тела. Рану уже подробно и точно описал доктор Дэвидсон, но я отметил одну деталь, которую, я полагаю, он упустил. В толще позвонка — точнее, в левом поперечном выступе четвертого позвонка — я обнаружил небольшой кусочек стали, который осторожно извлек.
Он вытащил из кармана коробочку для образцов, вынул из нее бумажный конвертик и протянул коронеру.
— Этот кусочек здесь, — сказал он, — и он, вероятно, подойдет к зазубрине.
В напряженной тишине коронер открыл конвертик и вытряхнул кусочек металла на лист бумаги. Положив нож на тот же лист, он осторожно вложил обломок лезвия в зазубрину и поднял взгляд на Торндайка:
— В точности подходит.
С противоположного конца зала раздался громкий звук падения. Мы обернулись.
Петровски рухнул на пол, лишившись чувств.
— Весьма поучительное дело, Джервис, — заметил мой друг по дороге домой. – Будем надеяться, что на сей раз власти извлекут из него урок.
— Какой же? — спросил я.
— Вот какой. Когда обнаруживается, что произошло убийство, место преступления тотчас же должно превратиться в дворец Спящей красавицы. Ни единой пылинки нельзя сдвинуть, ни единой живой душе нельзя входить до тех пор, пока эксперт не осмотрел там все, in situ [11] и в совершенно нетронутом виде. Нельзя, чтобы там расхаживали энергичные патрульные, вмешивались следователи, чтобы туда-сюда носились ищейки. Представьте, что бы случилось в этот раз, если бы мы прибыли несколькими часами позже. Труп был бы в морге, волосы — в кармане у сержанта, кровать бы перетряхнули и рассыпали весь песок, свечу забрали бы, а на лестнице было бы полно свежих следов. Не осталось бы ни одной настоящей улики.
11
In situ (лат .) — на (своем) месте.
— А послание со дна моря, — добавил я, — так бы и не дошло до адресата.