Посланники Великого Альмы
Шрифт:
Бог дает жизнь — и только он вправе распоряжаться ею. Уйти из жизни, совершить самоубийство — значит пойти против Бога, совершить величайший из земных грехов. Повторяю: мы не знаем цели Бога и, самовольно уходя из жизни, ставим препятствия на пути его могучего замысла; рушим его идеи, приводя своим слабым характером его в гнев.
Если рассуждать дальше, то получится, что естественная смерть как бы является той малой частью смысла жизни. Только маленькой частью, остальное — там, за пределами нашего понимания. Но Бог откроет нам завесу, когда мы предстанем перед ним, упадем на колени
Аницу слегка повернула к ней голову, и Джулия впервые услышала её голос — красивый и мелодичный.
— А моя мама, сестры и братья — они тоже совершили грех?.. Я просто хочу присоединиться к ним. Если они совершили грех и Бог покарал их, я хочу разделить их участь.
— Знаешь, девочка, это большая проблема. Бог все видит, и это не было самоубийством. Это он сам позвал их.
— Но я чувствую, что Бог зовет и меня.
— Тебя зовет не Бог, тебя зовет дьявол. Ты только представь себе: вот ты ушла из жизни — мы только представляем это, — и встретила на небесах свою мать, и она тебя спрашивает: «Что там? Ты сделала то, о чем просил нас вождь? Ты сумела спасти род альмаеков своим женским началом?» А ведь это была воля не только вождя, его устами говорил Господь. Вас осталось мало, и вам во сто крат будет тяжелее, но от этого и славен будет ваш род, будет могуч, если из жалкого, угасающего уголька вы вновь запылаете. И ваши дети и внуки будут гордиться вами. А если ты уйдешь из жизни, тебе не простят этот поступок здесь и уж конечно там.
Джулия незаметно перевела дух, стараясь не выдавать внутренней дрожи.
— Ты простила свою мать, поняла ее?
— Да.
— Вот видишь, значит, ей, мученице, уготовано двойное прощение — тобой здесь, на земле, и Богом — на небесах. А кто простит тебя?.. Тебя будут жалеть, поминая слабоволием, а твоя мать останется в сердцах как сильная, гордая женщина. Вот различие между двумя самоубийствами. Если тебе жалко только себя, что ж, уходи. А если тебе жалко остальных — ещё меньших, чем ты, детей, то ты останешься.
— Но ведь они все узнают, будут жалеть меня.
— Нет, девочка. Они будут гордиться тобой, твоим сильным характером, зная, что ты не сломалась. Зная, как тебе тяжело и больно. Они будут любить тебя и почитать как сильную девочку.
— Похоже, ты все знаешь, — вздохнула Аницу и решилась взглянуть на Великую Богиню Дилу.
Джулия приняла её в свои объятия, тихо раскачиваясь из стороны в сторону. После долгой дороги она даже не умылась, но слезы, хлынувшие из глаз, исправили положение, ручейками смывая со щек въевшуюся пыль.
Аницу ладонью вытерла ей лицо.
— А ты правда жена Альмы?
— Нет, дитя, у меня другой муж, его зовут Самуэль.
— А он — Бог?
— О, да! — сквозь слезы улыбнулась Джулия, взяв девочку за руки. Знаешь, я что-то проголодалась. Не составишь мне компанию?
— Можно, я ещё немного посижу здесь?
— Конечно, можно.
Джулия поцеловала Аницу в лоб и кивнула Тепосо: «Пошли».
Отозвав в сторону Лори, она положила ей на плечо руку.
— Лори, я тебе больше не командир, и ты вправе вот с этого момента не подчиняться моим приказам.
— Можешь не продолжать, Джу, я — ясновидящая.
— Вот поэтому я к тебе и обращаюсь. Я тебе и слова не скажу, если узнаю, что за сегодняшнюю ночь ты перебьешь весь гарнизон в городе. Я равнодушно пройду мимо трупов, но… Лори, один из них должен остаться жив, и ты приведешь его ко мне. Это условие.
— Послушай, Джу, я хочу рассказать тебе одну историю. Дело было ещё до знакомства с тобой. Один маньяк взял заложников в шахте и — вот мерзавец! Обещал взорвать и затопить шахту. Я взяла его, Джу, хотя мне пришлось спуститься за ним под землю на полкилометра.
— В прошлый раз это было двести метров.
— Да?.. Ну может быть. Так я что, уже рассказывала?
— А кроме того, не было никакой шахты.
— Ты не веришь мне, Джу?!
— И не было маньяка.
— Но он мог там быть, понимаешь?
— Понимаю. Просто ты хотела сказать, что достанешь этого подонка из-под земли.
— Точно. Я его достану, ты уж поверь мне. Я вернусь в будущее, я приволоку с собой бурильную установку, я привяжусь к буру, я…
— Я верю тебе, Лори.
— Ты дашь мне одного человека?
— Его не дам. Возьми Дороти или Паолу.
— Договорились. А пока не стемнело, мы с Сарой прогуляемся минут десять-пятнадцать. Мы с ней тут разговаривали, и меня беспокоит одна мысль.
2
— Здравствуй, Муньос. — Антоньо огляделся вокруг, хотя в храме, кроме него самого и стражника, никого не было.
— Здравствуйте, сеньор.
— Вас ещё не сменили?
— Нет еще. Жду с минуты на минуту.
Муньос явно нервничал и чувствовал себя под холодным взглядом Руиса неспокойно.
— Значит, у вас есть минута-другая, чтобы рассказать мне кое о чем.
— Не знаю, сеньор Руис, о чем это вы?
— Я могу вам помочь. Для начала спрошу: куда делся один из пленников? Я имею в виду девочку, самую старшую из них.
Муньос сглотнул и потянулся к кружке с водой. Смочив горло, он, глядя в ноги Антоньо, постарался напустить в голос нотки удивления.
— Девочка, говорите вы? Мне кажется, все на месте. Вот, может быть, когда они завтракали…
— Послушайте меня, Муньос, вы не кажетесь мне негодяем, вы не могли этого сделать. Вы — беспощадный воин, но я ведь вижу ваши глаза, когда дети выходят наверх, чтобы глотнуть свежего воздуха и съесть ту жалкую порцию пищи, что мы им готовим. Вот вы сейчас напуганы, и я ещё раз спрашиваю: кому вы открывали подземелье и кто связал вас обетом молчания? Вернее, кого вы так боитесь.
— Сеньор Антоньо, зачем вы меня спрашиваете, если и так все знаете?
— Если бы я знал все, я бы не пошел к тебе, а навестил бы того человека, чтобы предложить ему совершить прогулку за ближайшую рощу.