После десятого класса
Шрифт:
Струков встал и молча поклонился. Консул удалился
восвояси.
Во время обеда дежурный адъютант снова доложил, что пришли два болгарина и два грека, просят принять по важному вопросу.
— Обождут,— ответил Струков.
А Верещагин, вытерев салфеткой губы, сказал:
— Александр Петрович, я узнаю, может, что-то срочное.
— Пожалуйста.
Пришли два прежних гонца, с ними болгарский учитель и грек—чиновник почтового ведомства. Они сообщили, что Фасс плетет в городе интриги, собирает какие-то группы, отправляет посыльных, телеграммы странного содержания. Дело пахнет
После обеда Струков сказал:
— Ну, раз вы за это взялись, Василий Васильич, то найдите и приструните этого интригана.
Когда Верещагин вышел из дома Фасса, сопровождавший его драгун спросил:
— Чего он так перепугался, ваш скородь, чуть в штаны не наделал?
— Он думал, что мы с ним расправимся по-турецки. А я ему просто велел прекратить возню и покинуть город,— ответил художник.
Возле штаба галдела толпа, окружив привязанных за локти спинами друг к другу двух человек в лохмотьях. Охранявший их солдат пояснил, что это башибузуки, которые вырезали младенцев из утроб матерей. Горожане требуют их публичной казни.
— Генерал знает?
— Так точно. Велел ждать прибытия генерала Скобелева.
Верещагин пожал плечами:
— А я что могу? Конечно, надо их вздернуть, но приказ.— И ушел в дом.
Охраннику захотелось покурить. Он вынул трубку. То ли кремень был плохой, то ли трут отсырел. Пришлось отойти в сторонку от ветра. Долго стучал кресалом, чертыхался. За спиной слышались гневные выкрики, плевки, удары. Трубка все не раскуривалась. А когда солдат закурил и вернулся на место, то увидел, что башибузуки целы, толпа шумит в сторонке, а напротив пленных сидит на стуле Верещагин и рисует их.
А затем прибыл Скобелев; выслушав доклад Струкова, он кивнул на пленных:
— А эти кто?
И когда Струков стал объяснять, оборвал:
— Нашли время. Отпустить!
В белой черкеске на белом коне Скобелев проехал с триумфом по городу. Затем, собрав командиров частей, объявил о незамедлительном марше на Константинополь и что в ближайшее время Главная квартира раз* местится в Адрианополе.
Струков вел свой отряд на пределе выносливости, устраивая дневки на третий день, уверенный, что если турки спешат, не щадя сил, то скоро выдохнутся. И по* этому методично, неуклонно догонял неприятеля. На дороге стали попадаться брошенные поломанные повозки, болгарский скарб, испорченное оружие. Часто головная походная застава настораживалась, заметив в стороне в лесу людей. Они прятались, перебегали, словно готовились к атаке. Но потом, как повелось, к дороге направлялись один или два старика. Навстречу им кричали:
— Да идите же, старые, не бойтесь, мы — русские!
Старики подходили ближе и, окончательно убедившись, подавали знак руками. Тогда к дороге устремлялась толпа оборванных, изможденных людей. Они жаловались, что турки их ограбили дочиста.
В селе Баба-Ески нашли остывающий труп священника с перерезанным горлом. Он не сказал башибузукам, где хранятся церковные деньги и куда спрятались болгарские девушки. Пытать его уже не было времени.
На подходе к Люлле-Бургассу драгуны захватили огромный обоз беженцев. Объясняли, что впереди их ждет голодная
И вот впереди блеснуло море, открылся красивый город Силиври. Он молчал. Ни один житель не вышел навстречу.
— Разрешите, я рискну, поеду, Александр Петрович,—предложил Верещагин—Они просто выгадывают время: видимо, уже есть какая-то договоренность о линии перемирия и они хотят удержаться здесь,
— С богом, Василий Васильич!
Верещагин ехал один по чужому городу. На улицах было людно и тихо. Безмолвно кричали только взгляды. Восторженные у жителей и остервенелые у турецких офицеров и солдат. Посланца препроводили к Идеат-паше. Верещагин представился как секретарь генерала Струкова, отлично понимая, что никто не поверит — ведь без погон и аксельбантов! Заявил, что генерал требует немедленно очистить город.
Неприязненно разглядывая странную личность, отлично изъясняющуюся по-французски, Идеат-паша ответил, что на отход из города он не имеет приказаний. Верещагин стал настаивать. В это время в город въехал Струков с эскадроном драгун. Идеат-паша заявил, что линия перемирия должна проходить не по Чатылдже, а по Силиври. Тут только Струков догадался, что опреде-лена демаркационная линия и что турки хитрят. Молча вышел на балкон и гаркнул на всю улицуз
— Батарею ко мне!
Паша засуетился:
— Скоро придет ответ, я запросил свое командование.
— Знать ничего не знаю! — огрызнулся Струков и снова крикнул: — Батарея, к бою!
— Уже получен ответ, сейчас выступаем, — ответил Идеат-паша.
— Давно бы так,— буркнул Струков, устало садясь на низенький диванчик.
Утром остальные полки Струкова вошли в город, и турки начали отходить.
А передовой отряд «белого паши», как прозвали Скобелева турки, вышел к Чекменджинским укреплениям и увидел, как тысячи людей и лошадей копошатся на бастионах, усиливая их, и все знали, что оборонять их некому. За укреплениями угадывался Константинополь.
У крыльца небольшого домика, сбросив черкеску, умывался генерал Скобелев. Денщик лил ему воду из ведра, в котором позванивали прозрачные льдинки.
Кавалеристы не спеша чистили коней, разводили жостры на берегу моря, дивясь его голубизне, рассуждали о том, когда отправятся по домам.
Группа молодых офицеров стояла в раздумье, и один заметил:
— Черт те что творится! За свою историю русская армия побывала почти во всех крупных европейских столицах, кроме Мадрида и Лондона. И ни разу в Константинополе! И только потому, что этому препятствовали почти все столицы европейских государств...
Сияло весеннее солнце. Безмятежно переливалось море. На многострадальную болгарскую землю опускался мир.
Ленинград 1978 г.
Руководил литобъединением в Ленинграде при издательстве «Советский писатель» Леонид Николаевич Рахманов. Организационными вопросами ведала редактор книжного издательства Маргарита Степановна Довлатова. Поздней осенью 55-го года мы собрались в очередной раз в комнате редакции. Маргарита Степановна представила нам высокого флотского офицера. Это был Вадим Инфантьев. Он прочитал рассказ «Технари».