После империи: старая и новая Россия

Страда Витторио

Для «русского мира» встала, а значит, и стоит, проблема отношения с предыдущими Россиями, то есть и с ее псевдоморфозой - Советским Союзом, и с Россией досоветской, которая, однако, была Россией не в качестве национального государства, а Российской империи, где русские занимали одновременно и господствующее, и подчиненное положение: господствующее по сравнению с другими национальностями Империи, подчиненное - относительно самодержавной императорской власти. И в той своего рода империи, каковой являлся Советский Союз, русские занимали аналогичное положение: метрополией, центром коммунистической империи была не Россия, а Кремль - тоталитарная коммунистическая власть, и относительно нее Россия, как и другие республики, была колонизированной периферией.

Путин тоже, вполне справедливо, ощущает проблему отношения новой России - Российской Федерации - и России прошлой, но ложно понимает Советский Союз как Россию, по крайней мере, в ее «ядре», и строит новую идеологию власти как преемственности со всеми прежними Россиями, как тысячелетний исторический поток, хотя и с моментами внутренних кризисов - от Святого Владимира «Красное Солнышко» до Владимира Путина - национального лидера новой России, и своего нынешнего напарника

Медведева. Это не академические проблемы историографии, а вопросы весьма конкретной политики, самой настоящей политики исторической памяти, поскольку так формируется новая национальная идеология - основа внутренней национальной политики. И не зря власть видит в центральной роли русской истории главный составной элемент воспитания: и в школьных учебниках, как и в массовой исторической культуре (главными образом, телевидении), и в контроле, недавно законодательно утвержденном, интерпретации ключевого исторического момента - Великой Отечественной войны. На этом аспекте следует кратко остановиться, так как именно здесь ярко видно, насколько сложно отношение между старой и новой Россией.

Роль, которую Советский Союз, понимаемый как Россия, играл во Второй мировой войне, для новой русской идеологии фундаментальна, поскольку это единственный бесспорно славный момент советского периода, когда страна поднялась на небывалую высоту, достигнув высшей точки своего могущества в мире. Героический момент, в котором участвовал одержавший победу народ, под символическим или реальным руководством человека, нерусского по рождению, которого многие все еще считают принадлежащим к пантеону великих деятелей России, - Сталина. В этом смысле победа над немецкими захватчиками воспринимается как высшая точка и конечный результат процесса модернизации экономики, обеспечившей благодаря индустриализации этот военный триумф, а позднее еще две победы: создание ядерного оружия и прорыв в космос. В этом свете происходит переоценка советского прошлого, в котором видят продолжение, пусть и сопровождавшееся чудовищной жестокостью, досоветского прошлого, и в обоих случаях «ядро» сохраняется в настоящем. Самое название «Великая Отечественная война» стремится придать национальный характер советскому вкладу в войну против нацизма, как бы обособляя ее от Второй мировой войны, так как в последнем названии превалирует общий момент странного альянса капиталистических демократий с коммунистическим тоталитарным Советским Союзом, альянса, которому было суждено распасться после победы над общим врагом и вылиться в «холодную войну».

В войне, происходившей в период 1939-1945 годов по преимуществу в Европе, ее восточный фронт характеризуется комплексом противоречивых моментов, хорошо отражающих природу коммунистической тоталитарной системы. В действительности война представляла собой совокупность конфликтов: первый, тот, что мы называем Второй мировой войной, которую вела политически и идеологически разнородная коалиция против относительно однородного альянса - национал-социалистической Германии и фашистской Италии; второй - который для советских вчера и русских сегодня носит название Великой Отечественной войны, в которой русский народ героически сражался против немецких и итальянских захватчиков; и третий - не имеющая официального названия война, которую сталинский коммунизм успешно вел в ущерб собственному народу для укрепления изнутри и территориально своего идеологического режима. В этом последнем смысле мы имеем дело с «империал-революционной» войной, поскольку начальная идея «мировой революции» в конце концов пережила историческую трансформацию в имперском смысле, не лишившись при этом своей интернационалистской коммунистической характеристики и после роспуска Коминтерна. Это придавало советскому (не «русскому») экспансионизму идеологическую псевдолегитимацию и обеспечивало ему политическую поддержку в мире в широком кругу компартий и их союзников, приписывая СССР универсализм, пусть и мистифицированный, какого досоветская и постсоветская Россия не имела и не может иметь. Великая Отечественная война была, таким образом, совокупностью освободительных и поработительных войн внутри и вне границ СССР. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» правдиво отражает это драматическое внутреннее противоречие одновременно антифашистской и тоталитарной войны, которую вел Советский Союз. Недавно принятая (август 2009) резолюция ОБСЕ в память всех без различия жертв подобных друг другу политических режимов - сталинизма и нацизма - отвечает духу гроссмановского романа. В новой континуистской идеологии теперешнего российского режима затемняется принципиальная гетерогенность тоталитарной советской фазы и предыдущей фазы русской истории и той, какой должна бы быть посткоммунистическая фаза демократии. Это соответствует системе власти, которая под именем «управляемой и суверенной демократии» в действительности является фасадной демократией, за которой скрывается стратифицированный олигархический режим, кульминировавший в монократическую вершину, то есть первый - верховный политический слой, второй - бюрократический, третий - экономический, оба, переплетенные между собой и с первым, и, наконец, четвертый слой - медийно-культурный, подчиненный первым трем. Это не тоталитарная, какой был советский режим, а авторитарная система, позволяющая, помимо взаимопроникновения власти и собственности, некоторое изменчивое пространство свобод, прежде немыслимых (интеллектуальной, религиозной, предпринимательской, личной), для масс, уже не мобилизуемых и не поддающихся мобилизации, как при прежнем режиме, но которые еще не представляют собой самостоятельного гражданского общества в динамических отношениях с действительно полиархической властью, присущей плюралистическому и открытому обществу.

Свободные исследования и историческая рефлексия о советском и постсоветском прошлом, вместе с адекватным воззрением на новую мировую реальность, являются главнейшим условием русского демократического сознания, сбросившего узы националистической идеологии и вдохновляемого критическим патриотизмом, отдающим себе отчет в том, что национальные интересы должно определять и защищать посредством диалектики позиций и не навязывать авторитарно сверху. Русский националистический дискурс строится на многообразии посылок, от традиционализма Солженицына до шовинизма Жириновского, от неоевразийства Дугина до национал-большевизма Лимонова, от коммунопатриотизма Зюганова до империал-сталинизма Проханова, с несметным количеством таких историков, философов, публицистов, как Кожинов, Панарин, Нарочницкая, и политиков, как Рогозин, Бабурин, Никонов. Это целая галактика движений и позиций, характеризующих российскую идеополитическую атмосферу и часть российского общественного мнения, общим знаменателем которых является антизападничество и, в частности, антиамериканизм. В сравнении с этими националистическими антикоммунистическими позициями, как у Солженицына, и неокоммунистическими, как у Зюганова, «официальный национализм», как мы можем назвать идеологию власти, избегает шовинистических крайностей и ностальгии по сталинщине и, провозглашая демократические ценности, на деле осуществляет поворот относительно ельцинского периода, когда, надо признать, при соблюдении полной свободы, не удалось выработать либерально-патриотическую идеологию. Патриотическая идеология путинского периода в сфере символики (от гимна до праздников), культуры (от образования до медийной сферы) стремится совместить противоречивые элементы российского и советского прошлого, чествуя, к примеру, останки императорской семьи и сохраняя мумию Ленина, при поддержке Православной Церкви как Церкви национальной. Но последняя более непримирима в осуждении советского режима, и, например, новый Патриарх, Кирилл, недавно заявил в проповеди (3 июня 2010), что Великая Отечественная война была наказанием Божьим за антирелигиозное безумие коммунистического режима. Новая патриотическая антизападная идеология призвана придать идейную легитимность системе власти, опирающейся на слишком узкую и по существу пассивную социальную базу, и найти историческое обоснование политике усиления центральной власти и восстановления России как великой державы-гегемона в бывшем советском ареале и равноправной с Америкой на международной арене.

Самые разные аналитики сравнивали настоящее положение российского общества с положением Германии веймарского периода. Это впечатляющая аналогия и она заслуживает более глубокого рассмотрения, чтобы выявить сходство, а более того - разницу. Хотя в нынешней России хватает националистического экстремизма и недовольства в отношении Запада - плодотворной почвы для ультраавторитарной эволюции, - ситуация в России сегодня, наряду с международным контекстом, слишком специфична, чтобы помыслить об исходе, подобном германскому в 30-е годы, тем более что уже сейчас власть в России является олигархически-авторитарной и могла бы усилиться в этом направлении без особых радикальных поворотов. Но она, как и широкие круги российского общества, ориентируется, по крайней мере формально, на европейские и западные демократические ценности правового государства, а не только на свободный рынок. Парадокс в том, что даже националистические политики стоят за европейские ценности, якобы предаваемые Европой. Это относится, чтобы не быть голословным, к Дмитрию Рогозину, в настоящее время представителю Российской Федерации в НАТО, который пишет в ультранационалистической газете «Завтра»: «Россия - это и есть истинная Европа без господства «голубых», без браков педерастов, без масскультуры панков, без лакейства перед Америкой. Мы и есть истинные европейцы». Заявление гротескное, но знаменательное, приводящее на память слова, звучащие куда благороднее, славянофила Хомякова, который в 1834 году в одном своем стихотворении говорит о Западе как «стране святых чудес», на которую, однако, якобы опустилась «тьма густая» и перед когда-то «величавым», а теперь пришедшим в упадок Западом настал час Востока, то есть России. В 1940 году, в совершенно другой ситуации, советский поэт Павел Антокольский в одном своем стихотворении, обращаясь к Западной Европе, ставшей жертвой катастрофы, которая вскоре должна была обрушиться и на европейский Восток, гордо заключал безапелляционным утверждением: «Мы человечество, каким ты стать должна».

На самом же деле России следует, если она хочет быть родственной Европе, сохраняя при этом свою самобытность, воспринять и претворить в жизнь либерально-демократические ценности, присущие подлинной и глобальной, а не просто потребительски-инструментальной модернизации, как следует, и умерить свои притязания на гегемонию над зонами, когда-то являвшимися частью российской и советской империй, как в недавнем случае «протектората» над регионами, территориально относящимися к Грузии и отделившимися от последней, что, между прочим, противоречит законной защите Российской Федерацией ее территориальной целостности в борьбе с чеченским сепаратизмом. В противном случае политическое «ядро», унаследованное от советского прошлого, может только усилиться, приведя к реставрации архаической традиции абсолютной власти, традиции, чуждой современному европейскому духу и в некоторых отношениях родственной России времен Московского царства, что уловил в двух последних историко-сатирических романах Владимир Сорокин.

В неустойчивой, противоречивой ситуации внутри страны и в сложном, быстро меняющемся внешнем мире постсоветская Россия не просто движется по «переходному» пути, который должен бы привести ее от авторитарного посттоталитарного режима к демократии, пути, с которого, может показаться, она сбилась, но от еще имперской структуры, пространственно сузившейся по сравнению с советской, должна бы развиваться в сторону национальной системы, основанной на принципе гражданства внутри равноправного многоэтнического сообщества. Этим трудным параллельным переходам препятствует соблазн духовной автаркии, антизападные настроения и претензии на уникальность во всем мире, а главное, чудовищная новая экономическая система, централизованная и основанная на энергоресурсах, удушающая свободную рыночную экономику, которая строится на среднем и мелком предпринимательстве. При этом нельзя игнорировать центробежные тенденции, которые могут проявиться еще сильнее, чем в прошлом, в этнических образованиях нынешней федерации.

По анекдоту советских времен, когда исторические исследования должны были конъюнктурно приспосабливаться к партийным установкам, у России было непредсказуемое прошлое. Сегодня, когда историческая наука в общем свободна, можно утверждать, что непредсказуемо у России ее будущее. Но это означает, что для ее развития, далеко фатально не предопределенного, существуют возможности подлинной модернизации и настоящего возрождения, и дело ее граждан воспользоваться ими посредством свободной инициативы.