После прочтения уничтожить
Шрифт:
Или найти последнее удовольствие в творчестве. Заняться сочинением более правильных концовок к известным сказкам. Дюймовочка с королем эльфов нежатся на шкуре раскулаченного и выпотрошенного ими крота. Колобок продолжает плясать и петь в лисьем животе, вынуждая хищницу объестся поганок и срыгнуть эту бунтующую еду. Можно даже не записывать и не публиковать, раз уж осталось так не долго. Или прославиться напоследок социальным романом? У Утопленников есть свой король и он хочет растопить полюса, чтобы мы стали его подданными. Сейчас все их пишут. И Сорокин про опричников, и Пелевин про баблос, и Быков про газ флогистон, заменивший нефть и начавший гражданскую войну, и Славникова про войну эту самую, развившуюся из костюмированного шоу, и Гаррос с Евдокимовым в своих триллерах
Наконец, можно просто сечь телек и смеяться, как поступает мудрое буддистское большинство моих соседей. Они всегда знали про «закрытый глаз», по крайней мере, вели себя так, будто знают. В российском телевизоре есть три типа юмора. Для пенсионеров, плохо адаптированных к капитализму – Задорновы, Гальцевы, Петросяны, шоу одесситов и прочий Аншлаг с куплетистами. Для среднего класса и среднего ума, вращающих этот самый капитализм, стараются Нагиев, Шац и программа «Хорошие шутки» с бесконечной прослушкой пленки наизнанку. А уж студентов и старшеклассников, только выбирающих ориентацию, смешат черным ниггерским юмором бульдоги из «Камеди клаба» и их бла-бла-клоны. Проблема в том, что я не понимаю, с кем именно мне себя ассоциировать. Адаптирован я хуже пенсионера, в офисе не устаю, да и при слове «жопа» не смеюсь уже лет пятнадцать.
«Дробить хребты и черепа врагам!» — вспомнилось из фильма «Черный фраер». «Изменить мир, не прикасаясь к власти!» — был когда-то у немцев на презентации такой книги.
Зачем я веду эту клубную говорильню? Все люди братья и должны развлекать друг друга оставшиеся пять лет. Я понял вдруг, что все на этом семинаре немного моложе меня, даже климатолог. Вряд ли кому-то больше тридцати.
К месту прописки я вернулся уже ночью, но домой сразу не пошёл. У нас прекрасная река и такое, не смотря на потепление, короткое лето. Снял одежду под ивой и нырнул в звездную воду, а потом быстро поплыл к другому берегу. Прозрачные объятия. Там, в московской области, бесшумно дышало поле, кланялась трава и танцевали в темном воздухе трепетные нетопыри. Крылатые мыши. В детстве поле было колхозное и мы забавлялись тем, что пригоняли с того берега, из области в столицу, капустные кочаны и кукурузные початки. Когда колхоз закончился, поле одичало, став непроходимым и прекрасным. Мы тоже подросли и сделались нудистами. Несколько местных мальчиков и девочек привычно переплывали туда, оставались совсем без одежды, и осыпали друг друга дикими сладкими желтыми цветами, пели на неизвестных языках и кусались под ярким июльским солнцем или луной. Ловили ужей. Эти безопасные змеи на обнаженных телах делали нас античными. А зимой мы ходили туда по льду, с черным знаменем, и репетировали будущую партизанскую войну. Выкопав гроты в снегу, курили там кальян. Теперь вместо поля будет город для богатых. Я видел его карту в Интернете. Человек с нерусской фамилией купил другой берег. Строительные вагончики для гастарбайтеров уже завезли и они белеют в ночи, как черепа гигантов. Отдышавшись, я плыл назад.
Вошел в свою пустую и тихую квартиру. Семья отправлена греться на море. Выслушал по телефону робота-вымогателя, грозившего отключить этот самый телефон. Открыл мало что обещающий холодильник и ясно осознал, что это был, возможно, самый осмысленный день моей жизни. «Перфект дэй» — есть такая песенка у Дюран-Дюран.
Ничего особенно важного в этот день не произошло. Это было просто второе августа… Но меня не отпускало чувство, что каждый час, начиная с раннего утра, получился сегодня на редкость обязательным, уместным и полезным.
Митинг оказался не так плох. «Бомба» Хэрриса скоро выйдет. Если зарплату задержат, мы снова забастуем. Фреску с коммунистами в Донском монастыре я непременно покажу знакомому итальянцу-фотографу, который коллекционирует всякие русские диковины.
Что еще я могу сделать сегодня? Сесть к компьютеру и написать этот текст.
Рецензия
ЛЕВАЯ ПАРАДИГМА И КОНТРРЕАЛИЗМ
Алексей Цветков о российских революционерах, интеллектуалах и авангардистах
«НГ Ex libris», # 12 от 1 апреля 2010 г.
Это «книга-объяснялка», по определению Ильи Стогова (которому она, кстати, и посвящена за подсказку «с чего начать и как закончить»).
Заголовок, конечно, превосходен, но ничем не мотивирован. Совершенно непонятно, зачем уничтожать данное пособие после прочтения. Хочется верить – не для увеличения продаж.
Мы не будем спорить с автором. Книга написана кристально прозрачным языком и представляет собой критику современного западного и российского общества с левых позиций. Это не первая и не последняя критика такого рода и не слишком выбивающаяся из общего ряда. Но Алексею Цветкову удалось заострить несколько проблем, представляющих несомненный интерес.
Цветков констатирует, что на Западе среди ярких творческих людей сторонников капиталистической системы не сыщешь и с огнем, нейтралов не так уж и много, зато противников – сколько угодно. Почти все авангардисты сотрудничают с левыми. Голливудские звезды, модные музыканты, известные философы поддерживают антиглобалистов.
А в России парадоксальная ситуация. Все наоборот. Российский интеллектуал солидаризируется с просвещенным буржуа, цивилизованным бизнесменом или работающим в интересах этого бизнесмена чиновником. При словах «класс», «революция», «социальная ответственность», «общественная миссия», «идеологическая роль», утверждает Цветков, российские интеллектуалы морщатся и противопоставляют всей этой скукоте собственные альтернативы: оккультизм, дзен, суфизм, растаманство, психоделический мир легких наркотиков, эстетизацию монархии, дикий туризм в экзотические регионы и т.д.
Еще один парадокс. На Западе авангардное искусство чаще всего ассоциируется с революционной политикой, борьбой за социальную справедливость, антиглобализмом. У нас они не имеют друг к другу никакого отношения. Более того, авангардное и современное искусство воспринимается как буржуазное излишество, эстетическое извращение, инструмент одурманивания масс (в духе памфлета Михаила Лифшица и Лидии Рейнгардт «Кризис безобразия»). Напротив, борцы с системой часто признаются в своей любви к старому проверенному реализму. Но реализм по своей сути есть консервативно-реакционная эстетическая установка, ибо тот, кто желает ниспровергнуть status quo, выступает за «альтернативный образ реальности», то есть является по отношению к реальности «здесь и сейчас» контрреалистом. Это не все понимают. Не понимают «старые левые» (электорат КПРФ). Алексей Цветков понимает (и, может быть, именно поэтому пишет не только яркую публицистику, но и хорошую прозу).
Таким образом, в России вдвойне парадоксальная ситуация. Российские интеллектуалы настроены в своей массе аполитично или даже пробуржуазно. А люди со стихийно-левыми взглядами с подозрением или с крайним неприятием относятся к авангардному искусству.
В причинах такого положения дел Цветков не пытается разобраться, но они, конечно, кроются в советском прошлом. Одно из возможных объяснений состоит в том, что СССР не был, строго говоря, социалистическим обществом. В советском государстве была построена совсем другая формация, представляющая собой усовершенствованную разновидность «азиатского способа производства». Для обозначения этой формации философ Юрий Семенов предложил термин «неополитаризм». Таким образом, на левом поле сегодня идет конкуренция двух образов будущего – «неополитарного» («красная империя», реставрация советской модели) и «социалистического» (в духе западных левых).