После тебя
Шрифт:
– Ты должна понять, что твой отец ненавидел зависеть от других, поэтому любой выход на улицу он переносил крайне болезненно, поскольку его мучила даже не сама зависимость от своих помощников, а скорее то, что это видят другие.
– Даже если это была ты.
– Даже если это была я.
Она на секунду задумалась.
– Мне это тоже было бы неприятно. Я, например, терпеть не могу, когда меня видят с мокрой головой.
Мы посетили художественную галерею, где Уилл учил меня отличать «хорошее» современное искусство от «плохого» (чего я так и не научилась делать), но практически все картины на стене вызывали у Лили лишь кислую гримасу. Мы заглянули в винную лавку, где Уилл в свое
– У тебя точно такое же мерзкое чувство юмора, – заявила я Лили, тем самым явно доставив ей удовольствие.
И в этот момент хозяин салона, услышав наш разговор, заметил, что у него есть фотография той татуировки.
– Я храню фото всех сделанных мною тату, – сказал он, улыбнувшись из-под висячих напомаженных усов. – Люблю вести их учет. Только напомните мне точную дату.
Мы молча смотрели, как он перелистывает ламинированный скоросшиватель. И вот оно, фото за июль, почти два года назад, крупный план черно-белой надписи, аккуратно наколотой на золотистую кожу Уилла. Я стояла, уставившись на снимок, и от нахлынувших воспоминаний у меня на секунду перехватило дыхание. Этот до боли знакомый маленький черно-белый прямоугольник; я мыла его мягкой тряпочкой, сушила, мазала кремом, прижималась к нему лицом. Я протянула было руку, но Лили меня опередила, ее пальцы с обгрызенными ногтями нежно погладили фото.
– Думаю, я тоже такую сделаю, – сказала она. – Типа этой. Когда подрасту.
– А как он поживает? – услышали мы голос хозяина салона, и дружно обернулись. Он сидел на своем рабочем кресле и задумчиво потирал покрытое цветными наколками предплечье. – Я его помню. Квадраплегики нас нечасто посещают. Он парень с характером, да?
Внезапно у меня комок встал в горле.
– Он умер, – отважно сказала Лили. – Мой папа. Он умер.
– Прости, дорогуша, – поморщился мастер тату. – Я не знал.
– А можно мне взять это себе? – Лили принялась вытаскивать фото из пластикового кармана.
– Конечно, – поспешно ответил он. – Если хочешь, бери. Да ладно, бери прямо в пластике. На случай, если пойдет дождь.
– Спасибо, – кивнула Лили, бережно засовывая снимок под мышку.
Хозяин еще раз пробормотал свои извинения, и мы вышли из салона.
Мы сели перекусить – впервые за весь день – в местном кафе, и я, чувствуя, как постепенно улетучивается приподнятое настроение, начала говорить. Я рассказала Лили все, что знала, о романтических отношениях Уилла, о его успешной карьере, о том, что он был из тех людей, одобрение которых было не так-то легко заслужить, ну разве что сделать нечто из ряда вон выходящее или рассмешить его дурацкой шуткой. Рассказала, каким он был, когда мы встретились, и как сильно он потом изменился, став чуть мягче и научившись радоваться мелочам жизни, в частности возможности поднять меня на смех.
– Например, за то, что я опасалась пробовать непривычную еду. У моей мамы имеется стандартный набор из десяти блюд, которые она по очереди готовит в течение последних двадцати пяти лет. И ни в одно из них не входит квиноа. Или лемонграсс.
– И ты теперь тоже?
– Ну, на самом деле я каждые пару месяцев пробую гуакамоле. Скорее, в память о нем.
– А тебе что, не нравится?
– Да нет, на вкус вроде бы ничего. Но уж больно похоже на зеленые сопли.
Я рассказала Лили о последней подружке Уилла, о том, как мы феерически испортили ее свадебный танец, когда я уселась Уиллу на колени и он начал кружить на своей моторизированной инвалидной коляске по танцполу, а она подавилась своим напитком, да так, что тот полился у нее через нос.
– Серьезно? Ее свадьбу?
И вот в душном зале маленького кафе я постаралась вызвать специально для Лили дух ее отца, и, возможно, потому, что мы были далеко от дома, со всеми сложностями нашей совместной жизни, или потому, что ее родители находились сейчас на континенте, или потому, что впервые в жизни кто-то рассказывал ей забавные и милые истории об ее отце, но Лили немножко пришла в себя и начала улыбаться, задавать вопросы и радостно кивать, словно находила в моих ответах подтверждение чего-то такого, о чем она и сама догадывалась. Да, да, наверняка он был именно таким. Да, возможно, я и сама тоже такая.
Мы с ней проговорили чуть ли не до полудня, не обращая внимания на остывший чай на столе и настойчивые предложения усталой официантки убрать со стола остатки тостов, которые мы заказали два часа назад, и я вдруг поняла, что впервые за все время могу вспоминать Уилла без щемящего чувства в сердце.
– А как насчет тебя?
– Ты о чем? – Я положила последний кусочек в рот и покосилась на уже готовую взорваться официантку.
– Что случилось с тобой после папиной смерти? Я хочу сказать, похоже, ты гораздо больше успела сделать, когда была с ним, несмотря на его инвалидное кресло, чем сейчас, без него.
Я едва не подавилась куском хлеба и судорожно попыталась проглотить его.
– Я, естественно, что-то делаю. И сейчас очень даже занята. Я имею в виду на работе. Ведь когда работаешь посменно, довольно трудно хоть что-то планировать. – (Лили скептически подняла брови, но ничего не сказала.) – И у меня по-прежнему болит бедро. Я еще не готова заняться альпинизмом. – (Лили лениво помешивала остывший чай.) – И вообще, моя жизнь полна событий. Ведь падение с крыши вряд ли можно назвать обычным делом. И впечатлений хватит на год вперед!
– Неужели ты считаешь, что падать с крыши – это занятие?
На минуту мы обе притихли. Я сделала глубокий вдох, пытаясь унять звон в ушах. Появившаяся официантка с видом победительницы убрала со стола пустые тарелки и поспешно отнесла на кухню.
– Эй! – нарушила я тишину. – А я рассказывала тебе, как возила твоего папу на скачки?
Моя машина сломалась, когда мы успели проехать сорок миль по автостраде в сторону Лондона. Ни раньше ни позже. Лили, как ни странно, сохраняла олимпийское спокойствие. На самом деле ей даже было интересно.
– Со мной еще ни разу такого не случалось, чтобы машина, в которой я ехала, ломалась. Даже не подозревала, что сейчас такое еще бывает.
А когда после ее заявления у меня отвисла челюсть (мой папа, например, регулярно умолял свой старенький минивэн, обещая ему бензин лучшего качества, регулярную проверку давления в колесах и вообще вечную любовь, довезти его без проблем домой), Лили сообщила мне, что ее родители каждый год меняли свои «мерседесы». Правда, в основном потому, добавила она, что через двенадцать месяцев машина могла потерять товарный вид, поскольку резко возрастал уровень угрозы со стороны ее сводных братьев окончательно уделать кожаный салон.