После
Шрифт:
Анни шагнула к двери, но остановилась и вернулась.
– Боюсь, вдруг там Грымза? Она клялась, что лично меня выгонит. С Самим ещё можно договориться... Надо бы как-то незаметно туда заглянуть...
Она запрокинула вверх худенькое личико, и я проследила за её взглядом...
А потом и за её полетом.
Я
Анни оправила обеими руками вздувшуюся во время приземления колоколом шерстяную юбку.
– Сидит у него. Пойдем отсюда, не хочу с ней столкнуться. Вик наверняка уже уделался... Сбегаю гляну - может, она за это время уберется...
Я обернулась и ещё раз посмотрела туда. Просто так. Чтобы убедиться, что узкая вентиляционная щель, как всегда, темнеет под самым потолком. В четырех метрах от пола. И повторить самой себе, что именно туда секунду назад заглядывала Анни.
– Да не удивляйся ты так, - вдруг тихонько прошептала она.
И засветилась изнутри всем тонким лицом, всей кожей, и особенно большущими светлыми глазами.
– Я теперь все время летаю... когда никто не видит. Просто в самом конце, ты понимаешь, чувствуешь себя такой огромной, такой тяжелой... А после... когда Вик родился... ну, не сразу, через пару месяцев... я вдруг стала легкая-легкая, как пушинка... и поняла, что могу летать. Хотя толку с этого...
Мы остановились у той лестнице, по которой несколько минут назад она поднялась... взлетела, не замечая ступенек. Анни облокотилась на перила и посмотрела вниз. Там, в холле, долговязый байкер засунул руку в коляску, потом поглядел на пальцы и нагнулся за пачкой памперсов.
– Да, - Анни обернулась ко мне.
– Я хотела попросить тебя... Может, твой у себя на фирме... Узнай у него насчет работы, хорошо? Эл хороший программист...
Внизу лохматый папа вынул из коляски ребенка, на весу раздел его, сунул в сумку использованный памперс. Во время этой операции фланелевые ползунки выскользнули на пол из его длинных неловких рук. Анни улыбнулась и вздохнула.
Фигура в черной коже снова наклонилась. А ребенок...
Малыш остался висеть рядом с коляской. Он не плакал, а только увлеченно перебирал в воздухе голыми пухлыми ножками.
– Ему же холодно!
– с устало-безнадежным возмущением сказала Анни. Нет, я не могу больше. Эл!
Она сделала мне прощальный жест и побежала... заскользила вниз по лестнице, словно это была гладкая горка под сорок пять градусов. Но, спустившись на пару метров, приостановилась на ступеньке и снизу взглянула на меня.
– Вик - он просто ещё очень маленький. У него пройдет. Да, забыла спросить, тебе когда?
– Еще недели три, где-то так...
– Я тебе ещё позвоню, обязательно. Счастливо!
Я помахала Элу, но он на меня не смотрел. Анни одевала лежащего на воздухе ребенка, а его отец смущенно разводил руками, то ли оправдываясь, то ли что-то доказывая. Серебристая серьга плясала на его черном плече.
Я отвернулась. Пора идти учиться... мы, кажется, на четвертом этаже. Я вздохнула и ступила на лестницу. Нет, просто ходить совсем не тяжело, а вот эти проклятые ступеньки...
Еще недели три. А после... может быть, я тоже смогу летать?
Может быть.
После.
2000.