После…
Шрифт:
Гаррет ответил уклончиво:
— Когда это случается, вы просто узнаете…
— А кто в курсе этого? Вы были женаты, Гаррет. Ваша семья знала?
— Никто и никогда не должен об этом знать. Никогда. Хотели бы вы жить с тем, кто обладает подобной способностью?
— Но как выбирают Вестников? Это наказание или награда?
Лицо Гудрича помрачнело, и он долго молчал.
— Я не могу ответить на этот вопрос, Натан.
— Могу я хотя бы знать, почему некоторые люди встречают Вестника?
— Честно говоря, сам не знаю. Мы вроде социальных работников. Понимаете,
— А существует… что-нибудь… после смерти?
Гудрич встал, чтобы подбросить полено в очаг. Внимательно всмотрелся в лицо Натана — и вдруг увидел в нем того мальчика, которого лечил тридцать лет назад. И вновь почувствовал желание помочь ему — как тогда. А тот, будто поняв это, неожиданно произнес:
— Помогите мне, Гаррет!
— Я не больше вашего знаю о жизни после смерти. Это все из области веры.
— Почему вы не хотите объяснить? Скажите мне хотя бы, что я прав. Время не ждет, так ведь?
— Да, — согласился Гаррет, — время не ждет.
— Что вы мне посоветуете?
Доктор беспомощно развел руками:
— Все говорит о том, что вы еще любите свою жену. Сделайте так, чтобы она знала об этом.
Натан покачал головой, выражая несогласие:
— Думаю, мы еще не готовы к примирению.
— Не готовы? Торопитесь, черт возьми! Вы сами сказали, что время не ждет.
— Думаю, уже поздно, Гаррет. Некоторое время она встречается с другим мужчиной.
— Не считаю, что это непреодолимое препятствие для такого человека, как вы.
— Я не супермен.
— Это правда, — согласился доктор, доброжелательно улыбаясь; потом, сдвинув брови, будто что-то вспомнив, добавил: — Есть кое-что…
— Слушаю вас очень внимательно. — Натан заинтересовался.
— Когда с вами произошел несчастный случай — это был второй или третий день, — как-то после обеда к вам пришла Мэллори. Вы крепко спали, и я запретил вас будить. Тем не менее она осталась и целый час смотрела на вас, спящего. А когда уходила, поцеловала вас.
— Как вы можете это помнить? — Натан видел, как блестят глаза доктора в свете лампы.
— Это было очень впечатляюще. Она приходила к вам каждый день.
Натан, расчувствовавшись было от рассказа Гаррета, вернулся к грустной реальности:
— Нельзя построить жизнь на каких-то детских воспоминаниях, вы это прекрасно знаете. Мои отношения с Мэллори всегда были сложными.
Гудрич поднялся:
— Такое знакомо многим семьям. — Он надел пальто.
— О-о, куда это вы идете?
— Я возвращаюсь в Нью-Йорк.
— Среди ночи, в такую погоду?
— Еще не так поздно, дороги, скорее всего, свободны. Завтра утром все будет иначе. Кстати, советую вам сделать то же самое, если не хотите застрять здесь на неделю. — И в мгновение ока Гудрич оказался на пороге. — Не забудьте оставить ключи в почтовом ящике. — Обернулся и добавил: — Я отведу Куджо в гараж, не ходите туда.
Оставшись один, Натан долго смотрел на огонь в камине — тот начинал уже гаснуть — и спрашивал себя, как удалось Гудричу не утратить способность улыбаться, притом что он каждый день погружается в столь мрачную атмосферу. Натан пребывал в состоянии
Электричество все еще не включили. Натан взял лампу и, прихрамывая, поднялся в кабинет. В комнате стоял жуткий холод, по коже поползли мурашки. Он поставил лампу на пол, и ему показалось, что он в морге, в окружении десятков мертвецов.
Аудиокассету и дневник Гудрича, где шла речь о его случае, Натан положил в карман. Перед тем как уйти, без стеснения порылся на других полках, сам не зная зачем. Он заметил, что, помимо медицинских карт, сложенных в хронологическом порядке, там стояло несколько коробок, посвященных отдельным больным. На одной из них надпись: «Эмили Гудрич (1947–1976)».
Натан открыл первую коробку и достал папку, лежавшую сверху: медицинская карточка первой жены Гаррета. Он сел на пол, поджав ноги, и принялся просматривать содержимое. Это был подробный отчет о болезни Ходжкина, злокачественном заболевании, поражающем иммунную систему, — им страдала Эмили. Другие документы излагали суть борьбы, которую она вела с болезнью начиная с 1974 года, когда поставили диагноз, и до смерти — двумя годами позже: анализы, обследования в различных больницах, сеансы химиотерапии…
Натан открыл коробку и достал толстую папку: личный дневник, заполненный круглым почерком Эмили, с описанием последних двух лет ее жизни. Итак, он собирается проникнуть в тайну Эмили Гудрич. Имеет ли право на это? Нет ничего хуже, чем вторгаться в личную жизнь человека, так думал он про себя. Одно дело рыться в архивах Гудрича и совершенно другое — читать дневник этой женщины. И он закрыл тетрадь.
Однако его мучило здоровое любопытство: Эмили писала о последних днях своей жизни, она оказалась в такой же ситуации, что и он сам. Возможно, он чему-то научится у нее… Натан снова открыл тетрадь. Листая страницы, находил фотографии, рисунки, вырезки газетных статей, засушенные цветы…
Ничего плаксиво-унылого — скорее, дневник романтической и чувствительной особы. Натан внимательно прочел несколько записей, которые сводились к одному: осознание близкой смерти заставляет жить иначе — наслаждаться каждой минутой, быть готовым на все ради того, чтобы прожить еще немного.
Под одной фотографией, где она снята на пробежке, Эмили написала: «Я бегу так быстро, что смерть не догонит меня никогда». На одной из страниц приклеила скотчем локон своих волос до начала химиотерапии. Были здесь и вопросы, например, не единожды: «Существует ли место, куда мы все попадаем?..» Дневник заканчивался воспоминанием о днях, проведенных на юге Франции. Эмили сохранила гостиничный счет и открытку с изображением соснового бора, скал и солнца; на ней стояла дата: «Июнь 1976». За несколько месяцев до смерти… Внизу справа он прочитал: «Вид с мыса Антиб». Рядом она приклеила два маленьких конверта: в первом — светлый песок, во втором — засушенные растения. Он поднес конверт к носу и почувствовал запах лаванды… Впрочем, возможно, это всего лишь его воображение.