Последнее искушение слепца
Шрифт:
Где просвет? Где выход из этого жалкого состояния?
Никто не может сразу стать молитвенником. Для этого необходимо духовное возрастание. Слепцу же трудны особенно начальные шаги: сходить в храм, сходить на встречу верующих, сотворить малейшее доброе дело. И за что слепец может быть осуждён?
– Да будет воля твоя!
И воля Бога свершается. Не Ад, но как бы отсрочка смерти,
Нет, кому-то даётся шанс, шанс увидеть нечто, принять последнее решение после смерти. Да и муки в Аду различны. Не может быть равного блаженства, как и равной муки. И мука слепца легка. Легка. Она терзает душу изнутри, терзает неправильностью происходящего. Терзает, но она как бы приглушена…
А что же та? Та, которая уводит во тьму?
Ангелы не осуждают. Бог ей судья. Есть души, служащие тьме, но всегда ли они виновны?
Ведь есть рабство, есть рабство непреодолимое, рабство, в которое падает душа, согрешив на земле. Рабство ли в Аду?
Нет, многие лишь страдают. Страдают, ибо бесам посмертно не нужно служение тех, кто и так в их полной власти. Бесам требуется лишь страдание душ. Но ведь есть те, кому даётся шанс. Шанс на что?
– Господи, открой пути свои, открой удел, уготованный сей душе в той вечности, которая неизменна после Страшного Суда Твоего!
Если душа не лишилась воли, значит, ещё есть шанс. Значит, когда-то он будет дан. Если не на спасение, то на облегчение вечной муки. Шанс и ему, и ей.
Да, потерян ими человеческий облик. Потеряно достоинство высшей твари божьей. Тела их не являются храмами духа, но не иссякло в них доброе произволение.
Даже она. Даже она сопротивляется в рабстве своём, сожалеет о том, что должна делать. В том мире нет боли, но нет и радости!
Лучше быть былинкой в подлинно небесном мире, чем животным, пусть даже сказочно прекрасным, в бесовском наваждении!
Но Бог не оставляет! Бог не попаляет гневом. Без Бога нет никакого бытия!
И даже в Аду он неким таинственным образом присутствует в душах. Но даже в наваждении есть грех! Нет таинства, нет венчания, нет благословения!
Но страсть есть. Есть страсть, влекущая плоть к плоти, тление к тлению!
Верному Ангелу не понять, как может тот, кто обладал богоподобием смириться с обликом скота! Как может человек в таком состоянии не устрашиться!
– Господи, позволь подать несчастной душе страх Твой! Позволь воззвать к омертвевшему!
И ангелу позволено. Позволено посеять сомнение. Позволено заронить семена благого страдания.
Не той безысходности, той тоски, которая неизбежна в мире без подлинного Создателя, но страдания о потерянном. Но нет. Недостаточно этого страдания, ибо страсть сильнее. Нет у ангела права явиться в мире миражей. Нет права развеять иллюзию. А страсть утешает, утешает в той самой тоске, которая полнит этот мираж. Неужели сам человек не видит несуразности? Странные законы магии, существа, будто нарисованные для детской сказки!
Как же ничтожно и мимолётно тамошнее счастье, как иллюзорна и пуста радость!
Больше счастье нищего, получившего милостыню в реальном мире, чем нарисованного человека, пусть даже и окружённого нарисованным богатством и нарисованными друзьями. Радость же его тоже нарисована! Но сам нарисованный не в силах понять нелепости мира, не в силах осознать морока!
Тьма нашёптывает, обманывает разум и чувства. Падение случилось.
– Прости, Господи, ибо не сам, но понуждаем теми, кто обманывает душу!
Если бы человек мог увидеть суть происходящего!
Как он превращён? Как он обрёл новый облик?
Так в жестокие времена средневековья уродовали детей: на тело младенца надевали сосуд определённой формы, а затем, когда тело росло, оно могло вырасти лишь по форме сосуда!
Так же и здесь. Как смена облика помогает исцелению?
Нет, здесь обман, здесь наваждение. А душа… Что душа?
Она также исковеркана этой чуждой формой, этим низшим сосудом. И одурманенная душа не чувствует искажения.
И в этом искажённом состоянии куда труднее бороться с искушением. Ведь боль есть, есть страдания, но они неощутимы. Неощутимы, но страшны и неотступны.
Как объяснить душе, что всякое падение лишь усугубляет безысходность потом?
Конец ознакомительного фрагмента.