Последнее слово

Незнанский Фридрих Евсеевич

Игорь был женат и разошелся по причине отсутствия детей, но, главным образом, как он говорил, несходства характеров, что в дипломатической жизни становилось чаще помехой, а не помощью в делах и знакомствах мужа. Иначе говоря, в настоящий момент Игорь был свободен от брачных уз. И находился в Москве. Катерина знала об этом, недавно муж с ним о чем-то долго беседовал по телефону.

Вот к нему, узнав о том, что Николай арестован по чудовищному обвинению, о чем ей сообщили люди, производившие в квартире обыск, и обратилась она в первую очередь. Игорь в тот день дежурил на службе и смог появиться у Екатерины Юрьевны лишь на следующий день, точнее, в конце рабочего дня, под вечер.

А потом он, как мог, утешал плачущую женщину, но веских аргументов в пользу Николая привести не мог, хотя сам и считал его честным и порядочным человеком. Для обвинений, что были, по словам Кати, выдвинуты ее мужу, нужны весьма серьезные доказательства. Да и в Лефортово, которое до перехода в ведение Минюста являлось собственной тюрьмой ФСБ, просто так, по чьему-либо капризу или чисто случайно, не сажают. А в общем, черт знает что тут делается. Да и что он мог бы посоветовать? Так и не утешив, но пообещав не оставлять этого дела без своего внимания, Игорь уехал, уговорив Катю крепиться — мало ли какие неожиданные повороты случаются в их мужской жизни, где иногда приходится ходить по лезвию ножа!

Он не забыл про свои обещания. Не особо проявляя настырного и могущего насторожить кого-то любопытства, Игорь переговорил с одним, другим своими бывшими коллегами и выяснил, что история с арестом подполковника Савина уже известна на Лубянке. Да, против него выдвинуты очень серьезные обвинения, и его делом в настоящее время занимается один из опытнейших следователей Следственного управления Главной военной прокуратуры полковник Петр Головкин. И это, пожалуй, все, что знали на сегодняшний день. Правда, добавил один из старых приятелей, вся эта история очень напоминает — если хорошо знать резкий и далеко не всегда уживчивый характер Николая Анисимовича — все-таки некую расправу над ним. Слишком много он крови попортил своему начальству, вот, мол, и прицепились к удобному случаю, не исключено, что и сфабриковали какие-либо доказательства, а ты поди разберись.

Факт неизвестной пока еще фабрикации некоего компромата отчасти менял ситуацию, в смысле укрепления уверенности Игоря Самойлова в том, что дело с Николаем нечисто. Он сразу подумал, что в данном случае был бы весьма полезен толковый, опытный адвокат. Но чтобы найти такого, надо знать, где искать. Из кого выбирать.

И вот, пока он занимался поисками, встречался, созванивался со своими прежними знакомыми, советовался, позвонила Катерина и сообщила, что у нее была встреча со следователем, который ведет дело Николая. Новость была для Самойлова чрезвычайно интересной.

Оказывается, Петр Константинович Головкин специально вызвал Екатерину Юрьевну в Главную военную прокуратуру для серьезной беседы о дальнейшей судьбе ее мужа. Вел он себя очень вежливо и предупредительно, говорил мягким и негромким голосом. Будь другая ситуация, подумала Савина, он бы вполне мог очаровать ее своими манерами. А речь шла вот о чем.

Как всякому подозреваемому в преступлении, Николаю Анисимовичу полагается адвокат. Если, как говорится, семья не позаботится о защитнике, таковой должен быть назначен судом. Но в таком случае не исключено появление случайного человека, по-своему даже и знающего адвокатское ремесло, но не наделенного, так сказать, юридическим талантом, и тогда он окажет не помощь своему подзащитному, а наоборот, может невольно усугубить его вину. Поэтому сама Катерина Юрьевна должна хорошо подумать, прежде чем назвать имя адвоката для мужа. В свою очередь, он, следователь Головкин, не испытывающий к подозреваемому Савину ни малейшей личной неприязни, а лишь старающийся разобраться с грудой выдвинутых против Николая Анисимовича обвинений, готов в этом смысле оказать и свое содействие. Ему известен такой адвокат, который мог бы в данный момент оказаться полезным Савину. Это Ефим Иосифович Эдель, который прекрасно знает всю «адвокатскую кухню», чисто канцелярскую работу и четко выполняет возложенные на него законом функции. Если Катерина Юрьевна не имеет возражений, Головкин готов дать ей телефон Эделя, чтобы она могла с ним встретиться и обсудить вопрос конкретно.

И все это было сказано с такой ненавязчивой любезностью, что у Савиной и мысли не возникло, будто здесь намечается какая-то игра. Она записала телефон Ефима Иосифовича, пообещав созвониться сегодня же. А потом спросила, когда ей может быть предоставлена возможность встретиться с мужем. Головкин пообещал устроить встречу в самые ближайшие дни, он сам и позвонит предварительно. Сказал и о том, что конкретно, какие предметы личной гигиены и быта она может принести в следственный изолятор для передачи супругу.

Несчастная женщина была покорена вежливостью следователя и подумала, что уж он-то наверняка не станет обвинять Николая в чудовищных преступлениях, которые тот никогда не мог совершить — уже просто по определению, ей ли не знать характера мужа!

И вот теперь она хотела, прежде чем созваниваться с адвокатом, узнать, как и о чем надо с ним говорить, о каких деньгах может пойти речь и вообще что ей делать дальше.

Игорь, внимательно выслушав, попросил ее не торопиться. У него у самого уже возникла одна идея, которую было бы совсем неплохо претворить в жизнь. Тем более что толковый адвокат будет стоить дорого, а откуда у Катерины большие деньги? С каких заработков мужа? Впрочем, если тот, как ему вроде бы инкриминируют, продавал государственные секреты, то, возможно, и получал за них соответствующие гонорары. Но их тогда забрали бы при обыске, а в доме никаких крупных сумм не нашли. Да и само такое предположение казалось совершенно невероятным, абсурдным. Короче, сказал он, подожди до утра. Он же собирался встретиться с одним знакомым когда-то человеком, который, как ему сказали, сейчас возглавляет Фонд поддержки гласности в спецорганах. Этот человек — отставной полковник госбезопасности Валерий Петрович Шляхов — в настоящее время был не дома, и супруга его попросила полковника Самойлова, даже не спрашивая, кто он, собственно, ее мужу и откуда, перезвонить в районе восьми часов вечера. Видимо, подобные этому звонки уже никого в семье Шляхова не удивляли — защита гласности не терпит тайн. А потому и отношение к самой гласности у них наверняка выработалось соответствующее.

В восемь вечера Самойлов созвонился со Шляховым, и тот предложил встретиться сегодня же у выхода из метро «Парк культуры», так ему было удобно, он жил недалеко, на улице Тимура Фрунзе. Игорю показалось, что Валерий Петрович даже отчасти обрадовался его звонку. Об истории с Савиным он слышал и, более того, в свое время «пересекался» с ним по службе и знал как честного человека, неспособного на такой модный одно время в чекистской среде грех, как предательство интересов Родины, совершенное как бы из высших соображений борьбы с тоталитарным строем в СССР. И все это было сказано Шляховым с таким злым сарказмом, что Игорь «проникся» к этому человеку доверием.

Они встретились. Шляхов предложил прогуляться через Крымский мост — туда и обратно — и поговорить без посторонних глаз, если таковые могут оказаться, что вовсе не исключено. Осторожность — это хорошо, согласился Самойлов, и они пошли — высокий и моложавый Игорь Васильевич и плотный, коренастый, но шустрый для его лет Валерий Петрович.

Для начала Шляхов рассказал Игорю, чем занимается их, по сути, своеобразная правозащитная организация в органах. И постепенно от перечисления некоторых уже благополучно завершенных дел и упоминаний своих товарищей, принимавших активное участие в работе фонда, он перешел к конкретному делу. И вот тут Самойлов увидел, что острая и откровенная «нелюбовь» Валерия Петровича к «лубянским генералам» — что к старым гэбистам, окопавшимся там давно и не принимавшим на дух изменений времени, что к новым, привычно использующим удобную конъюнктуру и открывшиеся возможности уже для личных целей, — зиждется на собственном, вероятно, богатом опыте общения с начальством. Было ему что-то около семидесяти лет, и становилось ясно, что этот полковник не просиживал за годы службы штаны в кабинетах, а находился на «живой» оперативной работе. Ну правильно, отсюда и нелюбовь к «кабинетчикам». Да и потом, разве мог бы человек иного склада характера и чисто кабинетной профессии возглавить такую непростую организацию, как Фонд поддержки гласности в спецорганах? Это ж, несмотря ни на какие демократические веяния в стране, да и среди отдельных сотрудников тех же органов, ни на какие указания сверху о необходимости грамотной, профессиональной защиты гражданских прав, ни на какие кампании в средствах массовой информации, все равно приходилось иной раз ходить, словно по минному полю.

Поэтому и в деле Савина мудрый Шляхов постарался прежде всего обнажить для себя внутреннюю подоплеку самого ареста Николая Анисимовича и выяснить, при каких обстоятельствах происходило задержание подполковника. Это ведь постороннему трудно, а то и невозможно проникнуть в тайны следствия, а профессионалу-чекисту, да еще придерживающемуся принципов полной гласности в тех вопросах, где действительно не затрагивались тайны государства, вполне, как говорится, по плечу. Так что кое-что он уже знал и мог поделиться с коллегой.