Последнее воскресенье ноября
Шрифт:
Н а д я. Что, правда глаза колет?
Т а м а р а. Господи, да какая еще правда?!
Н а д я. А такая!
Молчание.
Т а м а р а. Ну! Говори!
Н а д я. Она... Она мне не дочь вовсе.
Т а м а р а. Тьфу! Да чтоб у тебя язык поганый отсох за такие слова!
Н а д я. А что? Моя дочь никогда бы не захотела меня убить.
Т а м а р а. Ты что такое говоришь? Я тебя спрашиваю: ты что такое говоришь? Она ж, небось, все слышала.
Н а д я. И что? И что с того? «Все слышала», – да ни хрена она не слышала –
Долгая пауза. Слышится звук воды.
Том...
Т а м а р а. Что?
Н а д я. Ты... прости меня...
Т а м а р а. Я-то тебя прощу, а вот ты дочь простишь?
Н а д я. Не знаю. Если я скажу «да», то, значит, обману, и ее и себя, а если скажу «нет», то буду мучиться. Если бы ты только знала, как меня на изнанку выворачивает от этого. Я хочу, очень хочу ее простить, но не могу... меня как будто бы внутри что-то не отпускает. Я просто... не знаю как... Я боюсь.
Т а м а р а (обнимает сестру). Помнишь, как наш отец за матерью бегал?
Н а д я. Когда она ухо свиное делала из подола рубахи, а потом ему показывала?
Т а м а р а. Ага, так смешно было... Он с топором за ней бегал, но все равно прощал. И прощал он ее не только за ухо свиное, но и за похождения... вертела она своим хвостом как могла, – а он все прощал, потому что любил. Если ты любишь свою дочь, значит, и ты ее сможешь простить! Угол у тебя есть... Что еще тебе нужно?
Н а д я. Дело-то не в квартире.
Т а м а р а. А в чем тогда?
Н а д я. В Ларисе. (Хочет успокоиться, но не получается.) Ты же помнишь, когда я на Севере жила, то забеременела от Володи?
Т а м а р а. Да, помню.
Н а д я. Я тогда с ним познакомилась... Он такой красивый был – высокий, кудрявый!
Т а м а р а. Ну-у...
Н а д я. Не рожала я тогда... вот те и «ну».
Т а м а р а. Как эт не рожала?
Н а д я. А вот так. Обманула я вас. Наврала всем... и тебе, и родителям, и себе. Вернее, не так... я наврала, что забеременела... а на самом деле я тогда заболела, очень сильно... врачи сказали, что... я не смогу иметь детей... В общем, простудилась я, а Володя как узнал, сразу же бросил меня... мне тогда снова пришлось обмануть вас, вот я и сказала, что он умер от пневмонии. Господи, как мне было стыдно... вот и пришлось выдумать. Мне и сейчас стыдно...
Т а м а р а. Погоди, а Лариса тебе кто тогда?
Н а д я. Лариса... Лариса приемная дочь. Я как узнала, что у меня не будет детей, так сначала не поверила. Сходила на прием к врачу... потом к другому, потом к третьему, – а они как будто сговорились все! говорят, что... бесплодие, что... проблемы с яичниками и... с маткой. Я никак не могла поверить, что такое может быть... – поэтому и не хотела никому говорить.
Т а м а р а. Но почему?
Н а д я. Боялась я... Знаешь, как мне было страшно. Но главное не это... а то, что было потом. Я ведь когда стала матерью, то пособия получала, причем довольно приличные, и все откладывала до нужного срока, только срок этот так и не наступил. Ну сама знаешь – квартира-то сгорела, а там, в большой вазе деньги хранились, я их тогда только-только сняла. Господи, как мне было обидно... Я все время думаю: ну за
Т а м а р а. Я вспомнила! Она ж приходила ко мне, когда ты в больнице – после пожара – лежала, и все расспрашивала: «Правда ли, – говорит, – что у матери деньги сгорели?» – а я ей в ответ: «Да Господь с тобой! Какие же деньги?» – Боже мой, я и знать не знала!
Н а д я. Вот-вот... Когда Лариса узнала про то, что деньги сгорели, она ж не поверила и теперь постоянно называет меня воровкой, будто бы я их украла.
Т а м а р а. А сколь денег-то было?
Н а д я (не сразу). Пятьсот тысяч. Она ведь в больницу ко мне приходила, а я тогда взяла и прокляла ее!
Т а м а р а. Боже мой! Боже мой! Зачем? Господи, почему... почему ты мне ни разу про это не рассказывала?
Н а д я. Я боялась. (После небольшой паузы.) А вот теперь скажи: любит ли она меня или нет? простит ли она меня или нет?
Т а м а р а. Я думаю, что она тебя все равно любит, а если любит, то простит.
Н а д я. Знаешь, а мне кажется, что я ее тоже люблю... – это значит, что я ее прощаю?
Т а м а р а. Ну конечно же!
Н а д я (обнимает и целует сестру). Надо с ней поговорить. Почему ее так долго нет?
Т а м а р а. Странно, вода все так же журчит...
Н а д я. Она не может так долго мыться.
Подходят к туалету.
Лариса, ты моешься? (Стучит в дверь.) Молчит... Гм... она ведь всегда под душем моется... (Снова стучит.) Ла-ри-са!
Т а м а р а. Не слышит. (Дергает дверь.) Может что случилось?
Н а д я. Лариса, с тобой все хорошо?
Тишина.
(В панике.) Господи, доча!!! Лариса!!! Ты меня слышишь?!
Пытаются открыть дверь.
Л а р и с а. Вы чего?
Н а д я. Лариса! Доча! Солнышко! Мы так испугались... мы так испугались за тебя... Почему ты нам не открывала?
Л а р и с а. Я не могла говорить.
Н а д я. Почему?
Л а р и с а (не сразу). Потому что я вас не слышала.
Н а д я. Господи! доча... (Обнимает Ларису.) Ты прости меня.
Л а р и с а. За что? Вы чего? Мама, все же хорошо!
Надя и Лариса обнимают Тамару.
Н а д я. Что-то я так распереживалась... Ой, дура!
Л а р и с а. У тебя глаза другие. Мы ведь еще увидимся?
Н а д я. Ты только почаще приходи...
Л а р и с а. Хорошо, мама.
Надя приводит Митю, Лариса обнимает и целует его.
Не скучай, сына, я скоро вернусь... слышишь?
М и т я (молча кивает головой).
Л а р и с а. Слушайся бабушку. (Еще раз обнимает сына.) Все! Мне пора.