Последнее звено
Шрифт:
–Замолчи, богохульник, или пойдешь в огонь с вырванным языком! – взвизгнул Гачко.
Торнан продолжал возиться у верстака, а Друк внимательно смотрел на него – слава богу Грома не так, как покойный обер-инквизитор, а скорее с любопытством – как на заморского зверя «облезьяну» в королевском зверинце.
–Ты я вижу, любезный, мастер своего дела, – сообщил Друк.
(Про себя Торнан подумал, что у него на родине так могли бы назвать горшечника или плотника, но никак не палача).
–Где так научился?
–В Хорниране, –
–А кстати, как звать тебя, любезный? –спохватился Друк.
–Зовите Голым Дэвом, –бросил капитан, слышавший кличку хорниранского палача.
–Ты знаменитый Голый Дэв? –изумился инквизитор, – Наслышан… И во взгляде его скользнуло уважение. (Бог Грома! Уважение!! К палачу!) А говорили вроде бы ты скончался от синей лихорадки...
И добавил обращаясь к Гачко, опять по-альбийски.
–Нет, отец Саректа все же толковый человек – вот, добыл где-то такого мастера!
«Пора» –шестым чувством определил Торнан, перехватывая рукояти.
Взмах руки, разворот на носке левой ноги, короткий высверк стали...
Стук двух упавших тел… И тишина. Торнан подошел, на всякий случай покачивая в ладони увесистые клещи. Но добивать не потребовалось.
Клинки вошли чисто, рассекли гортань и вошли в тело до самой рукояти. Хотя ножи были скверно отбалансированы и явно не предназначены для метания. Капитан даже залюбовался бы своей работой, если бы ему нравилось убивать.
Проверив засов, он осмотрел цепи, на которых был распят бедолага, все еще не сводивший с него восхищенного взгляда. Они были выкованы из дрянного железа, но при этом достаточно толсты, и надежно замурованы в камень стены –так что вырвать их оттуда было под силу разве что троллю или слону. Браслеты кандалов тоже были надежней некуда.
Только вот были они не закрыты на замки, а зафиксированы обычными дубовыми втулками.
Хмыкнув, Торнан взял с верстака небольшие щипцы с тонкими извилистыми губками: для чего такие предназначались, он предпочитал не задумываться, и быстро вынул все четыре чеки.
Вытряхнул покойников из их облачений, он протянул одно из них пошатывающемуся с непривычки узнику (тут только северянин определил, что спасенный им еще молод –лет двадцать пять, вряд ли много больше).
–Идти сможешь? –осведомился он у узника.
–Идти смогу, только вот не выйдет ничего у нас, –и грустно усмехаясь, тот указал на рассеченную щеку и обгорелую щетину на заплывшем кровоподтеками лице. Не поверят, что я монах. Я Дорбодан – имею несчастье быть космографом, лекарем и алхимиком, что ныне в Хемлине очень опасно, как ты наверное уже понял уважаемый...эээ...
–Зови меня Торнан –не ошибешься! – ободряюще хлопнул его по плечу ант. Ладно... Как думаешь –что нам делать?
Он взглянул на камин – через трубу что ли попробовать выбраться?
–Что думаешь делать-то? –повторил он.
–Вообще-то я знаю выход из этого замка...
–Выход??
–Ну да, через Старую башню. Если ты кончено не боишься нечистой силы...
–Не пойдет, – отверг Торнан соблазнительную мысль. Снаружи меня дожидаются двое друзей, которых надо вывести за ворота. Иди один, до этой твоей башни я тебя как-нибудь дотащу.
– Не нужно, –вдруг бросил алхимик. И указал северянину на дверь. Из-за нее доносился приближающийся грохот тачки. Вывези меня как мертвого… А чего это ты смеешься?
–Умные мысли приходят одинаково разным людям, –не уточняя, бросил Торнан.
...Служка, везший несколько вязанок дров на расхлябанной тележке, аж побледнел, когда дорогу ему перегородил великан в окровавленном фартуке, небрежно поигрывающий щипцами.
–О, вот тебя-то как раз мне и надо, холоп, – причмокнул палач. Давай сюда свои дрова.
–Милосливый государь, рад бы –так ведь пан экзекутор шкуру спустит – сегодня в гееннице до полуночи будут какого-то еретика важного палить: энто, как его…козлографа какого-то. А я человек простой, этих графов и козло-графов не знаю, а мой хозяин –лорд Дринк… А экзекутор сказал – кровь из носу, сказал, дров натаскать, –жалобно запричитал тот невпопад.
–Поговори тут у меня, рыло кувшинное, –пренебрежительно отмахнулся Торнан. Давай, давай, шевели копытами, – и небрежно подтолкнул его в камеру.
–Но ведь нельзя никак, отец мой, – тот, казалось, пустит слезу, – рад бы услужить, так ведь сам экзекутор...
Пробежавший мимо монах одобрительно взглянул на грозно нависшего над служкой громилу, –мол, правильно, нечего давать спуску всякому мужичью...
Забрав у мужичонки тачку, он небрежно вытряхнул дрова на пол.
–А тележку позвольте, милосливый пан... –робко осведомился тот.
–Пшел отсюда! –рыкнул Торнан. Тот торопливо, пятясь задом, выскользнул из камеры.
Торнан вдруг стало безотчетно жаль этого жалкого забитого человечишку.
Раб в десятках поколений, исконный обитатель этих сирых краев, никогда не знавших даже куцых вольностей что судьба уделила югу и востоку, для которого извечно любой паршивый лорд был земным богом, а любой кто с мечом или дубиной –господином...
…Беспрепятственно он скатил тачку с «трупом», по дощатому пандусу: видать, трупы тут возили регулярно, и выехал из главного входа Серого замка, который даже не охраняли. Глазам Торнана предстал широкий двор, заполненный различными строениями: казармы, кордегардии, кузницы, конюшни. В углу располагался старый колодец, чей каменный грибок зарос зеленым мхом. Огромный донжон возвышался над четырьмя толстыми угловыми башнями. На большой виселице ветер покачивал закостеневшие тела пяти повешенных. Мимо пробегали солдаты с копьями и арбалетами в руках, монахи инквизиции, чиновники, рядовые служители Митры, держащиеся как зайцы, попавшие на волчью свадьбу.