ПОСЛЕДНИЕ ИЗ ЧИХОХОКОВ
Шрифт:
На следующий день мы соединились с другим отрядом Ирокезов. Они исполняли какую-то бешеную пляску вокруг дерева, к которому был прикручен чёрный породистый дог. Я сразу узнал несчастного пса, так как много раз видел его и даже несколько раз подкармливал его в Монреале, где его холил и лелеял господин Барбарис. Это была хорошая собака, всегда предупреждавшая в лесу о приближении туземцев. При нашем приближении Ирокезы стукнули дога по голове, чтобы не кусался, распустили путы и перетащили собаку в каноэ, где опять крепко связали. Индейцев это животное интересовало куда больше, чем все захваченные в плен белые люди. Судя по всему, их поразил вид дога, его гладкая шерсть, его морда. Этот пёс не был похож на знакомых им собак-полуволков. На каждой
Так мы плыли восемь дней по озеру Онтарио.
Иногда со мной беседовал старый Ирокез, но я понимал лишь отдельные слова, произносимые на отвратительном английском языке, что вовсе не позволяло мне разобрать суть его речей.
Как-то раз, плывя близ берега, мы увидели целую лавину медведей. Эти косматые гиганты крушили стволы молодых берёз. Индейцы были явно удивлены множеством объявившихся медведей – клянусь, их было не меньше сотни. Сам я никогда более не видел такого скопления косолапых.
Несколько Ирокезов выстрелили из ружей, но не убили ни одного зверя. Медведи же не обратили ни малейшего внимания на выстрелы. Зато когда внезапно залаял наш чёрный дог, всё медвежье стадо бросилось в лес, с треском ломая сучья. Ирокезы пришли в восторг и громко заговорили, указывая на собаку.
На последней остановке перед приездом в деревню ко мне вновь пришёл старый индеец и привёл одного из пленных французских охотников, который знал их язык.
– Послушай, – сказал старик, – я никогда не любил вас, французов. Вас не за что любить. Вы дурно пахнете, непонятно говорите, странно живёте. Англичан тоже не за что любить, но мы заключили с ними мирный договор, а обещания нельзя нарушать, поэтому мы не воюем против них. Этой весной моего сына убили Алгонкины, с которыми вы водите дружбу. Мне жаль было моего сына. Моя жена тоже сильно грустила и грустит до сих пор. Всё лето я не покидал моего дома, но однажды ко мне прилетели маленькие синие птички, их было очень много. Они сказали мне, что я должен отправиться на поиски моего сына к французам. После нападения на вас я снова разговаривал с синими птичками, и они сказали мне, что ты и есть мой сын.
На следующий день мы добрались до деревни Ирокезов. Старик отвёл меня в сторону. Остальных же пленников ждало тяжкое испытание. Женщины, дети и старики выстроились в два параллельных ряда, вооружившись палками и хлыстами, чтобы стегать пленников, которым поодиночке предстояло пройти между рядами кричащих дикарей. Тех, кто падал от изнеможения, приканчивали сразу же. Но тех немногих, кто доходил до конца страшной аллеи из хлыстов и дубин, ждали любовь и уважение, неизвестно откуда вдруг взявшиеся. Их должны были принять в племя. Кого-то из пленников решили не подвергать испытанию, оставив для медленной смерти.
Я избежал жуткой участи лишь по той причине, что старый Ирокез получил знак от духов, что я был его сыном, поэтому меня не нужно было испытывать на твёрдость. Но я-то знаю, что я не выдержал бы тех побоев. Я не был столь крепок в те годы, как нынче. Сколько крови осталось на той земле в день нашего приезда!
Итак, меня отвели в большой дом, сооружённый из древесной коры. Какая-то женщина принесла мне поесть, но я не чувствовал никакого аппетита, слыша жуткие вопли снаружи. Вскоре в дом вошла группа стариков, все с длинными трубками во рту. Некоторое время они молча сидели вокруг меня, затем повели в хижину поменьше, где стали неторопливо обсуждать что-то с женщиной, приносившей мне еду. После этого она обвязала меня каким-то поясом и отвела обратно в большой дом. Там меня поджидала девушка, которая принялась расчёсывать мои волосы, затем умыла меня. Старуха в это время танцевала вокруг меня и пела. Мой новый отец раскладывал передо мной щепотки табаку. Вечером мне выдали кожаные индейские ноговицы, мокасины и тряпку для набедренника.
На следующий день мой новый отец устроил пиршество, в котором
Так началась моя жизнь среди Ирокезов в общине Цапли. Так начались мои исследования этой земли.
В первые же дни я обнаружил, что французская собака содержалась отдельно, ей выказывались удивительные знаки внимания и уважения. Позже мой новый отец поведал мне, что в том чёрном доге жил дух какого-то знаменитого Ирокеза. Пса приводили даже на советы старейшин, внимательно слушали его лай и пытались обсуждать его между собой. Но однажды мой отец-Ирокез понял слова дога и перевёл их:
– «Я долго жил среди французов, – сказал пёс, – но я не могу помочь вам ничем. Вы ошибаетесь, принимая меня за Ирокеза. Пожив среди вас подольше, я сделаюсь, конечно, Ирокезом. Но сейчас я всего-навсего породистый пёс с хорошей родословной. Я хочу, чтобы вы допустили меня до ваших лохматых собак, дабы я мог выбрать себе подходящую самку, влезть на неё и сделать потомство».
И тогда старики зарубили чёрного пса.
Но он не покинул их. Его дух стал навещать нашу деревню во времена опасностей, предупреждая Ирокезов о приближении врагов. Когда такое случалось, старики смеялись:
– Эта собака стала настоящим Ирокезом.
Я тоже сделался Ирокезом-Мохоком общины Цапля. Я научился читать следы, и эти знаки, оставленные на траве и песке, стали нравиться мне больше, чем книжные закорючки. Я видел в них жизнь. Не думаю, что я сумею объяснить вам это, друзья, да и нет такой надобности [13]…
– … И тогда я ушёл от них. Я превратился в дикого охотника, в одиночку, в человека без родни и без дома. Чихохоки, прознав о моей громкой ссоре с Ирокезами, выкурили со мной трубку и завязали дружбу. Я не противился. Дружба никогда никому не мешает. – Соколиный Взгляд вёл свой отряд, руководствуясь еле заметными приметами. Торопливо, искоса поглядывал он на мох, покрывавший деревья, время от времени поднимал глаза в ту сторону неба, где горело заходящее солнце, или смотрел на течение многочисленных ручьёв, которые им приходилось переходить вброд.
– Значит, теперь вы приняты в племя Делавэров? – поинтересовался Пьер Хейхой.
– Нет. Я сам по себе. Больше никто меня не усыновлял. Мне и так прекрасно, – ответил через плечо белый охотник.
В глубине леса показались очертания полуразвалившегося блокгауза. Крыша, сделанная из коры, уже давно истлела и смешалась с землёй, но громадные сосновые брёвна всё ещё были на месте, хотя один из углов постройки, уступая времени, просел, грозя обвалиться.
– Что это за странный дом? – спросила Корина. – Кому могло прийти в голову поставить дом в такой непролазной глуши?
– Мне пришло в голову, – весело ответил Соколиный Взгляд, – это моих рук дело. Я срубил эту избу после того, как покинул деревню Мохоков. Мне ведь нужно было иметь какой-то перевалочный пункт: я хотел заняться пушной торговлей, а здесь просто замечательное место, укромное, никому не известное.
– Ну и как? Хорошо обустроились?
– Нет. Я же сказал вам, что у меня не было ни дома, ни родни. Этот дом превратился в крепость, потому что едва я присоединился к отряду Делавэров, как на нас напали Мохоки. В этом самом блокгаузе мы и держали оборону много дней и ночей. Не часто пишут книги о стычке вроде той, что произошла здесь. В конце концов нам удалось сделать вылазку, и ни один из Ирокезов не ушёл отсюда, чтобы рассказать соплеменникам о постигшей их судьбе. Да-да, я был ещё очень молод, но уже здорово дрался. Сколько трупов осталось лежать тут! Я собственными руками похоронил убитых. Они лежат вот под тем самым холмиком, по которому мы только что прошли. Этот небольшой пригорок возвышается над грудой человеческих костей почти так же, как громадные курганы в Вирджинии, разве что он невелик размером.