Последние обряды лета
Шрифт:
Интересно, а какие сны Преобразователям снятся? Снится ведь что-то? Или преобразовывать легче – и у них сны как у обычных детей?
Мне сейчас шестнадцать. Впрочем, так и задумывалось. Мне и должно быть шестнадцать сейчас, в конце лета, через семьдесят лет после.
Мы продукции немного для них делаем. Ровно столько, сколько можем. В нашем городе винтов…, то есть параллелепипеды, в других – еще всякое разное. Даже истребители для космоса делаем – маленькие такие, юркие, одно загляденье. Я один раз был в гостях у тети и дяди – мне показывали. Тоже самое – что и нас, только чистый куб –
Так вроде смотреть не на что, конечно. Только дядя у меня Смотрящий – один из первых разогнанных. Если его за руку взять и на неоднородную молекулярную структуру взглянуть, то сразу все и видно. Суть вещей видеть – это здорово. Если я бы не был летуном, то очень хотел бы стать смотрящим. Но летун – конечно еще лучше.
Так вот – немного мы для них и делаем. Сколько четыре миллиарда сделать могут – совсем немного. А наш городок, так и всего ничего. И то не всегда справляемся. Шесть лет назад, я еще совсем мальцом был, норму за месяц не успели – кураторы каждого десятого в городе выжгли. Они справедливые. Меня спрятали. Разогнанных всегда прячут.
И под чистку мы никогда не попадаем. Полиция же – тоже из людей. Только тридцать лет назад позволили. Тогда, говорят, и кое-что получаться стало. До этого не продохнуть было – а сейчас чуть легче. Кураторы умные – но их мало. Приходится им все больше всяких мелочей нам доверять.
За порядком следить, например. За тем, чтобы все кураторов любили. Не знаю, почему, но кураторы считают, что каждые двадцать из ста их не любят. За поколение – двадцать из ста. Наверное, у них на других планетах так всегда было. Ведь есть же у них и другие планеты, как не быть.
Это они тоже нашей полиции доверили – усмирение. Одного из трех сотен каждый год – вынь да положь. Где полиция и сама знает, кого взять, где – жребий кидают. Говорят, что и плохие гены лет двадцать как в крематории выбраковывают.
Папа говорит, что мы как муравьи стали, или как пчелы. Каждый – отвечает за свою маленькую работу. Кому-то летать придется, кому-то активировать, а кому и умирать – пока время не пришло. Это тоже как работа такая, папа сказал, – умирать.
Там много хороших людей, в полиции. Иногда и им попадает. Кураторы ведь умные. Они еще доносы очень любят. Особенно на полицию. Они считают, что в полиции тоже – трое из сотни их не любят. Поэтому у нас есть такие люди, которые им про плохих полицейских рассказывают, про тех, что их не любят. И в тот же крематорий…
Главное, чтобы кураторы были довольны и спокойны. Когда они спокойны – то и хорошо. А то вот говорят итальянцы очень горячий народ были, никому не хотели подчиняться…, так весь полуостров теперь под водой. Чуть-чуть его придавили вниз.
Да, я много знаю. И сказок про прошлое, и вообще. Меня мама учит. У нас только родители учат – это разрешено. Мама меня и читать, и писать. Сказки, конечно, она не любит рассказывать, – это больше сказочника дело. Но зато она меня научила, что если светлячков в банку посадить побольше – то они еще почти час в темноте будут светиться. У нас много светлячков, под городом. Потому что ни у кого времени не хватает туда попасть.
А если сверчка найти и посадить в тихий угол, лучше за батарею куда-нибудь, то он и в городе жить будет. Этому меня тоже мама научила. У меня такой почти год в спальне жил. Тихонечко жил – не шумел. Стрекотал, только если я попрошу, понимающий был сверчок. Потом делся куда-то.
Мама у меня вообще умная и много вещей знает, о которых я и не догадываюсь. Только добрая слишком, папа говорит. Папа говорит, что нельзя нам такими быть, добрыми. Пока нельзя.
А я думаю, что можно. Иначе как? Мы можем и с крыльями быть, и мозгами переделанными, и в крематорий послушно строиться – но без доброты мы не сможем. Я так считаю. Когда-нибудь, может и не сейчас, тут папа прав, она нам очень понадобиться, доброта. Чтобы кураторов пожалеть, хотя бы.
Счетчики сказали, что конец лета – идеальное время. Конец лета через семьдесят лет после прихода кураторов. Счетчики посчитали, что у нас есть целых пятнадцать процентов шансов на победу. Потом меньше будет, до – тоже рано.
Мне счетчиков больше всего жалко, даже больше, чем полицейских. Я то верю, что мы победим. Мне считать не надо – я просто верю, и все. А они верят в свои пятнадцать процентов, потому что так их разогнали – считать. Плохо им сейчас, наверное, думать, что у нас есть восемьдесят пять процентов на полное уничтожение. Тяжко так жить.
А мне легко. Победим мы, пчелки всегда побеждают. И муравьи – тоже живучие. Как их одолеть, они же все заодно? Как и мы. Меня активируют. Обряд за обрядом.
С утра – мама поставила мне маленький укол. После завтрака – папа сделал мне красивую татуировку на шее, такую крошечную зеленую змейку. Что-то еще было, когда я на завод заходил, хотя я и не почувствовал. Просто сказали – обязательно пройти через определенную дверь. Там пройдет обряд облучения.
Сейчас ко мне незнакомый парень подошел, почти у дома. Показал ладонь и сказал, что порезался.
Это тоже обряд – вроде как последний. Обряд активации крови. Я знал, что делать. Сжал ладонь, в которой была спрятана колючка. Было совсем не больно. Взял его руку в свою. Сказал:
– Ничего страшного, скоро заживет. И пожал ему руку. Кровь смешалась с кровью.
Реакция началась сразу, парень еще за угол не завернул. Теперь моя кровь скоро станет взрывчаткой. Очень мощной. Настолько мощной, что сможет пробить броню у антигравов корабля кураторов. Я сразу почувствовал сонливость. Мне говорили, что так и будет. Хорошо, что я был рядом с домом. Осталось только зайти и лечь в кровать.
Завтра я проснусь с крыльями, белыми-белыми, как облака на небе. Прыгну с подоконника, взлечу вверх. Быстро, что есть силы, полечу к кораблю.
Как только я буду поближе к двигателям, кто-то, наблюдающий за белым перышком в небе с земли, нажмет на зеленую змейку у себя на шее. И корабль кураторов упадет вниз.
И четыре миллиарда муравьев пойдут на штурм. Четыре миллиарда жал ужалят.
Активаторы будут заряжать оружие. Спороносцы – окутывать корабли огромными вьюнами, чтобы кураторы не смогли взлететь никогда. Взрыватели, с такой же кровью, как и у меня – пойдут к шлюзам, пробивать проходы. Вслед за ними пойдут броненосцы, которые сейчас тоже спят, обрастая пластинами брони из плоти. Пилоты вспомнят свои сны и поднимут истребители на орбиту.