Последние узы смерти
Шрифт:
– Ты мне помог, – зашептал он. – Ты меня предупредил. Ты не ургул. Ты аннурец. Ты говоришь по-аннурски. И меня предупредил.
– Так сложилось.
Валин задохнулся. Из головы не шло видение горящей хижины. Утро, все должны быть дома: отец с матерью колют дрова к осени, брат копает новый колодец. Он представил родных в крови, распростертых на земле, со вспоротыми, как у зверей, животами.
– Пожалуйста, – сказал он, встав на колени и не сводя глаз с возвышающегося над ним страшного человека. – Пожалуйста, помоги.
Незнакомец так скрипнул зубами, что Валин испугался,
– Пожалуйста, – едва ли громче ветра повторил он.
– Тебе придется меня вести, – отозвался наконец незнакомец.
Валин с готовностью закивал и вскочил на ноги.
– Хорошо, – качнулся он к пологому склону. – Сюда! Скорей!
Он сделал с десяток шагов, прежде чем заметил, что человек в черном за ним не идет. Он остался стоять на каменном уступе спиной к солнцу, так что лицо скрывала тень.
– Прошу тебя, – взмолился Валин. – Идем!
– Я могу сам пройти по лесу, но так выйдет слишком долго, – медленно покачал головой незнакомец.
И он, мгновенно сменив нерасторопность на скорость – так, что Валин даже испугаться не успел, – выдернул из-за пояса топор, перевернул, подкинул и поймал за топорище под лезвием. Рукоять он протянул Валину:
– Берись за другой конец. Веди, так будет скорее.
На миг Валин остолбенел. Его ужасало то, что, по словам незнакомца, ждало его дома, но ужасал и сам незнакомец. Коснуться топора, хотя бы и безобидной деревянной рукояти, казалось опасно. Более чем опасно.
– Что? – спросил он, прикованный к месту столкнувшимися в нем страхами. – Зачем?
– Затем, что я слепой, – угрюмо ответил незнакомец.
«Опоздали!»
Это первое, что подумалось Валину, когда они вырвались из леса на прогалину.
Хижина была еще цела. Ничего не горело. Никто не кричал, но небольшую поляну, расчищенную родителями, чтобы дома было светлее, сплошь заполонили конные мужчины и женщины. Всадники показались ему чудовищами. Такая светлая кожа, такие желтые волосы, такие страшные голубые глаза. Ургулы! Черный человек не солгал. Ургулов здесь быть не могло, но они пришли. Отыскали дом Валина, семью Валина, и теперь все погибло. Конец.
Вопль оцарапал ему горло и вырвался в тишину позднего утра. В другое время Валин устыдился бы своего писка, но сейчас ему было не до стыда и не до страха – ни до чего. Ноги у него дрожали, и воздух, казалось, не шел в грудь, заплутав по дороге. Легкие вот-вот лопнут. Это был страх – и не страх. Что-то хуже страха.
Валин выпустил топорище и сделал шаг вперед, нашаривая рукоять ножа и гадая, больно ли будет, когда ургулы его убьют. Его остановила легшая на плечо рука. Опять эта каменная хватка незнакомца. Мальчик хотел вывернуться, но мужчина оттянул его назад.
– Брось, – проворчал он. – Заткнись. Держись за мной.
– Моя семья…
– Они еще живы.
Мужчина махнул рукой в тень поленницы, к которой прижали мать и брата опущенные копья всадников. Отец лежал в шаге от них, из
– Твои живы. Не делай глупостей, и останутся живы.
Валин почувствовал, как подгибаются ноги, и камнем рухнул наземь.
Мать дернулась, только теперь его заметив, сдавленно вскрикнула, хотела сделать шаг – наткнулась горлом на стальное острие и смирилась, обливаясь слезами. Брат поймал взгляд Валина. Каден дрожал то ли от страха, то ли от ярости. Валину тоже слезы туманили зрение. И опять: он должен бы стыдиться, но и стыд сейчас ничего для него не значил. Он бы всю жизнь провел в стыде и похуже этого, лишь бы ургулы проехали мимо, оставив их семью жить дальше на этой крошечной поляне.
– Хуутсуу, – проговорил незнакомец с топорами.
Валин понятия не имел, что значит это слово, но на голос почти все всадники развернули лошадей. В беспощадном свете блеснули наконечники копий. Заскрипели, натягиваясь, луки. Их бы хватило десяток раз убить человека в черном, а тот стоял как ни в чем не бывало.
«Конечно, он не боится, дурак! – одернул себя Валин. – Он же их не видит».
– У них луки, – выдохнул он. – Они будут стрелять…
Он еще не договорил, когда двое всадников выпустили стрелы. Промахнуться на таком расстоянии они не могли. На восьми шагах Валин сбивал юркнувшего по ветке бурундука, а незнакомец был куда больше бурундука.
И, как оказалось, проворнее. Куда проворнее!
Валин опешил, когда незнакомец отмахнулся неуловимо быстрым, невероятно быстрым движением – и стрела бессильно упала в хвою в шаге от него. Валин обернулся: воин держал в руке вторую, выхватив ее из воздуха в паре дюймов от груди. Он сжал пальцы, и древко переломилось.
– Хуутсуу, – повторил он. – Придержи своих, не то я их убью.
Лучники не опустили оружия, но медлили, как видно, в ошеломлении. Кое-кто оглядывался на высокую женщину с развевающимися светлыми волосами. Она толкнула свою лошадь вперед. Валину не впервой было видеть сильных женщин – его мать могла полдня рубить толстые комли сахарных кленов, а потом до вечера обегать свои силки и ловушки, но рядом с Хуутсуу, если эту женщину звали так, его мать показалась бы слабосильной старухой. Он почувствовал себя котенком дикой кошки, впервые увидевшим скалистого льва. Кожаные штаны и меховая безрукавка не скрывали глубоко врезанных шрамов на плечах и груди ургулки. А когда та шевельнулась в седле, Валин заметил, как вздуваются под кожей мышцы. Лук она держала поперек седла, но не потрудилась достать из колчана и наложить стрелу.
Рассмотрев человека в черном, она кивнула:
– Так. Квина счел тебя достойным испытания. Ты закалился с нашей последней встречи.
Ее слова прозвучали как похвала. У Валина скрутило живот. Черный человек знает эту женщину? А если они друзья? Вдруг он решит ей не мешать? Вдруг он сам из ургулов?
Валин скосил глаза на незнакомца. Кожа совсем темная, и глаза… Но кто знает, какие союзы заключаются вне их тихого лесного уголка? Кто знает, не вступили ли аннурцы – изменники! – в сговор с ургулами? Правда, ургулы стреляли в этого черного, но ведь перестали? А незнакомец соврал ему – сказал, что слепой…