Последний атаман Ермака
Шрифт:
— Ништо-о, — отсмеялся Антипка, хлопнул вожжами по бокам лошади, чтобы шагала веселее. — Приберем всю Сибирь, города поставим, мужики заселят здешние земли, вот и будет покой от набеглых разбойников! Эй, Кузьма! Что-то тебя вовсе не слышно! Неужто спишь в седелке и не боишься шмякнуться старыми костями о твердь земли?
— Как же! — фыркнул старый казак и пренебрежительно оттопырил порченную шрамом нижнюю губу. — При твоей нескончаемой болтовне и давнолетние мертвецы с погоста разбегутся, косточки теряя, потому как покоя лишатся! — И обратился к Якову: — Покудова тихо окрест. Вороны по деревьям сидят
— Дай-то бог, чтобы и далее так было, тишь да гладь, казакам благодать! — откликнулся есаул, усаживаясь поудобнее на подстилке из сена — малоезженный в последние годы тракт от Кашлыка на юг, во владения князя Бегиша и его городок на правом берегу Иртыша, сильно подзарос травой и разбит конскими копытами, отчего повозку изрядно трясло на подсохших колдобинах. Ехали почти в полном безветрии на юг весь день спокойно — ни единой живой души не приметили, ни конной, ни пешей, словно по приказу хана Кучума все до единого жителя откочевали далеко на юг, к реке Ишим. Встретили несколько заброшенных мест стоянок татар, но следы костров явно говорили о том, что угли и обгорелые чурки пролежали под снегом всю зиму, свежих кострищ не находили.
— Должно, далеко убежал хан Кучум с кучумлятами, не скоро воротится в здешние места, ждать будет, когда степная трава поднимется, чтобы можно было пасти табуны и отары овец, — заключил к вечеру свои догадки есаул Яков, присматривая место для ночлега.
Решили заночевать на склоне небольшого холмика, покрытого голыми кустами, на ветках которых едва лишь наметились нежно-зеленые почки. Развели костер, достали по вяленой рыбине, в медном котелочке разогрели воду, которую про запас везли в двухведерном бочонке.
— Завтра надо будет поохотиться на ушастую длинноногую дичь, — отбрасывая в сторону рыбьи кости, пробормотал угрюмый Игнат. — С таких харчей не с татарами биться, а дай господь силы клопа на стенке раздавить! Много раз голодал я на своем веку, а такого мора вокруг себя не привел господь пережить!
Беспечный промысловик Фрол хохотнул, отпил глоток теплой воды, подтрунил над пожилым казаком:
— Покажись теперь на бугре молодая татарочка, да еще в одной исподней рубахе, так, небось, жеребеночком поскакал бы за ней, ась?
Игнат отмахнулся от промысловика, как от надоедливой осенней мухи, сквозь отвислые густые усы сплюнул в сторону.
— Сколь времени тебя знаю, так ты все о бабьих исподних рубахах убиваешься, Фролка! Я свою долю отбегал, меня женка и трое детишек под Воронежем домой дожидаются. Это вам с Антипкой всякая свежатинка в диковинку, вам и бегать по бурьяну.
Казаки посмеялись, а когда совсем стемнело, есаул распорядился, чтобы Антипка и Кузьма поднялись на холмик, устроили удобное ложе, подстелив из повозки сено и старые стрелецкие кафтаны, взяли для укрывания в холодную все еще ночь по толстому рядну и следили за окрестными лесами и поляной, да чтобы пихали друг друга из опаски уснуть.
— Как полночь минет, взбудите нас с Игнатом, мы в карауле побудем до утра, — добавил Яков, отправляя казаков на вершину холмика. — Глядите и слушайте недреманно, иначе не сносить нам голов от лихого татарина! Татарин в своих краях, что гадюка в знакомом сарае, каждую дырочку с закрытыми глазами отыщет!
Три дня пути близились к завершению, повозка с утра была повернута на восток, вдоль правого берега небольшой речушки, которая по довольно ровной местности среди зарослей бежала к Иртышу.
— Завтра пополудни будем поворачивать к северу, да и на Кашлык возвращаться пора, — решил есаул, укладываясь в повозке отдыхать. Антипка и Кузьма готовились в караул у маленького костра, когда конь Кузьмы, привязанный к повозке, вдруг поднял голову, насторожил уши и негромко заржал.
— Тихо, братцы, — негромко произнес есаул Яков. — Не гомоните! Похоже, конь кого-то почуял!
— Должно, волки в зарослях речки бродят, — прошептал Фролка и опустился на колени у правого колеса повозки.
— Кабы волки, конь заржал бы тревожно, а то будто сородичей неподалеку почуял. Во, глядите, вороны с криком с деревьев враз поднялись, с испуга, не иначе! Неужто на татар наехали, а? Антипка, погаси костер, чтобы нас не так видно было. Господи, убереги…
Есаул не успел договорить, как с десяток стрел со свистом хлестнули из зарослей по повозке. Антипка вскинул руки, сделал два шага назад от костра, который собирался было раскидать, и упал на грудь — в спине торчали две стрелы с черным оперением. Кузьма, не успев отбежать от кустарника у речушки, где хотел устроить место для караула, со стрелой в шее молча рухнул в высокий прошлогодний бурьян и стал невидим.
— Игнат, Фролка, хватайте пищали! Как объявятся нехристи — палите! — прокричал хрипло от волнения есаул Яков, подтягивая к себе свои и Антипа пищали, которые молодой казак, собираясь в караул, не успел еще взять с собой. — Ежели не более десятка татар наскочило — отобьемся огненным боем!
Дикий крик большой толпы воинов заглушил ответные слова Игната, который с пищалями Кузьмы и своими соскочил с повозки позади и упал за землю. Он первым и открыл стрельбу — татары, размахивая кривыми саблями, выскочили из-под речного обрыва метрах в пятидесяти. И перед есаулом от речки к повозке нестройной толпой, сверкая при лунном свете обнаженными саблями, бежало до полутора десятков орущих степняков.
— Пали-и! — сам себе скомандовал есаул Яков и хладнокровно выстрелил почти не целясь. Успел заметить, как один из татар вдруг подскочил, крутнулся на месте, и упал. — Ага-а, слопал казацкий гостинец! Пали-и! — Есаул успел выстрелить вторично, отбросил пищаль, схватил третью. Справа от него, что-то отчаянно выкрикивая дважды выстрелил Фролка — промысловик умел даже белку бить так, чтобы не попортить шкурку! Потом вскочил на ноги, схватил тяжелую пищаль за ствол и, размахивая ею над головой, ждал, когда татарские воины приблизятся. Есаул выстрелил еще дважды, после чего выхватил из ножен свою саблю, левой рукой выдернул из-за пояса саблю неподвижного Антипки и, прижавшись спиной к повозке, начал яростно отбивать удары орущих по-своему татар. За спиной недолго кричал Игнат, там звон стали быстро затих. Взвизгнул не своим голосом Фролка, но что с ним сталось, Яков не мог даже предположить, не то, чтобы хоть на миг отвести взор: трое татар, скаля ощеренные зубы, пытались достать его своими клинками, да двое скоро отпрянули с посеченными руками. Третий, спасаясь от яростных выпадов казака, отбежал, чтобы уступить место новым поединщикам.