Последний аватар
Шрифт:
Потолок в противоположном конце коридора с грохотом рухнул. На восьмой этаж, предоставленный попечению Августина, полетели газовые гранаты.
Завыли сирены. Где-то кричал от боли раненый. Далеко ухнул очередной взрыв.
Киборг вскинул оружие, изготовившись нафаршировать смертью любого, кто покусится на суверенитет компании ВИН.
"Сейчас посмотрим, каков ты в действии, Кабаллос!" — услышал Августин Голос Неба.
Воевать за родину — почетно, и умереть за нее — тоже.
Воевать на стороне своих врагов омерзительно, а умереть, защищая своих врагов, — втройне.
Так думал Августин, поливая свинцом спрыгнувшего через пролом в крыше человека.
Умереть Августин не мог — его физическое тело оставалось в лаборатории "Техкиб" и покоилось в капсуле входа — но смерть, даже виртуальная смерть на благо Щюро, была ему противна.
Впрочем, смерти у киборгов второго поколения не бывает. Или почти не бывает.
"Если даже в тебя всадят реактивную гранату, после взрыва останется автономный центр регенерации, который спустя некоторое время полностью восстановит твое тело. Ты будешь после этого не таким красивым, но вполне боеспособным. Учти это, Августин", — напутствовал его Стальной Венедикт.
Киборг Кабаллос бил без промаха. Он не знал усталости. И те, кто появились на восьмом этаже, испытали это на своей шкуре.
Кто те, с кем он воюет сейчас? Августин не знал, да и не хотел знать. Лишь одно знал он наверняка: его отец под прицелом "Мистраля". "Мистраль" смотрит ему в спину и не замедлит выстрелить, если Августин будет вести себя недостаточно хорошо. Щюро, разумеется, наблюдает за ним. И ему принадлежит сейчас безраздельное право определять что хорошо, а что плохо.
2
Вертолет ворэнт-офицера Гиллеспи, провалившийся в воздушную яму, был единственной машиной, которой посчастливилось разбиться, не взорвавшись.
Когда "Навахо" упал, от удара о бетонную дорожку сильно прогнулось днище, разбежалась трещинами хвостовая балка, заглохли турбины. Вертолет был мертв. Но его бездыханное тело сохранилось.
Когда Гиллеспи пришел в сознание, на крыше Главного Корпуса разгоралась стрельба.
Рядом с ним стонали и ворочались раненые. В десантном отсеке вертолета было темно, как в китовой утробе. Пахло горелой изоляцией, где-то слышалось тихое журчание — из разорванной трубы на землю вытекали остатки вертолетного топлива.
Гиллеспи осторожно высвободил руку из-под чьего-то тела.
Так. По крайней мере, правая рука невредима.
Гиллеспи пошевелил пальцами левой. И левая тоже.
Вот с ногами приключилось что-то неладное. На них лежал тяжелый угловатый предмет, в котором ворэнт-офицер, мысленно исследовав чувствуемые ногами выпуклости, опознал тяжелый импульсный огнемет.
"Надо что-то делать", — подумал Гиллеспи, хотя как раз делать ничего не хотелось. Всему на свете он предпочел бы сейчас добрый укол морфия и беспробудный сладкий сон.
"Ага, торможение психики вследствие нервного шока", — подумал он, припоминая лекции в центре психологической подготовки Интерпола.
Гиллеспи разозлился. На себя, на Мак-Интайра, подставившего их под неведомое вихревое оружие русских, и на проклятый огнемет, от которого так болят раздробленные колени…
Через несколько минут ему удалось доползти до десантного люка. Но все попытки открыть его были тщетными.
Только сейчас Гиллеспи вспомнил, что у него на каске должен быть мощный галогеновый фонарь. Гиллеспи щелкнул кнопкой, но ничего не произошло. Ругаться не было сил. Гиллеспи проваливался в пучину полной апатии.
Гиллеспи достал из-за пояса одиннадцатимиллиметровую "Беретту" и выстрелил в свою бесполезную левую ногу. Адская боль немного протрезвила его.
Гиллеспи пополз вперед, в направлении пилотской кабины. Дверь в кабину поддалась на удивление легко. Стекла на кабинах "Навахо" были установлены исключительно для декора. На самом деле вся информация пилотам поступала от разнообразнейших внешних датчиков.
Но сейчас все средства наружного наблюдения были мертвы. В кабине царила кромешная тьма.
Кто-то глухо стонал.
— Эй, — сказал Гиллеспи.
Ему не ответили.
Стоны продолжались. Раненый пилот был без сознания.
Гиллеспи заполз в кабину и, растопырив руки, как ребенок в страшной темной комнате, нащупал шлем пилота. К горлу неожиданно подступила тошнота.
Ворэнт-офицера Гиллеспи вырвало.
Отдышавшись, он прополз вперед еще немного и его подбородок уткнулся в рычаг управления.
"Интересно, — подумал Гиллеспи, — интересно, как они все-таки управлялись с таким сложным монстром?"
Нащупав ручку, он обнаружил, что на ней имеются несколько кнопок, два переключателя и вращающийся верньер сверху. Большой палец. Гиллеспи повращал верньер вправо-влево. Ничего не произошло.
Это разозлило Гиллеспи.
"Ах ты тварь, не хочешь работать?!"
В дело пошла левая рука. Гиллеспи нащупал панель управления, на которой тоже находились кнопки, переключатели, два массивных рычага и стекла безжизненных мониторов.
Гиллеспи пощелкал тумблерами. Понажимал кнопки. Безрезультатно.
Пилот продолжал стонать. Гиллеспи достал пистолет, отставил руку в сторону и сделал несколько выстрелов в темноту.
Стоны прекратились.
— Очень хорошо, — громко сказал Гиллеспи.
Теперь можно было сосредоточиться.
Все его внимание сконцентрировалось на тумблерах. Как опытный медвежатник былых времен, припадавший ухом к сейфу, чтобы услышать долгожданный щелчок на заветной цифре, Гиллеспи прижался щекой к панели управления и стал методично перебирать комбинации тумблеров. В какой-то момент под панелью послышалось негромкое жужжание. Что-то в этом гробу еще работало.