Последний барьер
Шрифт:
Все правильно. Еще бы он их не передал! А вы бы не позвонили своему товарищу, если бы кто-то вдруг невзначай поведал вам, что у него возникли серьезные проблемы?
У захвативших нас охотников таких проблем, какими я их напугал, не было. Но они не имели об этом понятия, пока не проконсультировались со своим командиром. Лишь он мог знать наверняка, что я блефую, поскольку для него было плевым делом проверить мои слова. Не прошло и полминуты, как Третий получил ответ на свой запрос и, посмотрев на Первого, отрицательно помотал головой. После чего оба они обернулись и молча уставились на меня испытующими взорами.
Я тоже таращился
В бытность мою военным пилотом я и мои собратья по вертолетному ремеслу выполняли в зонах боевых действий всевозможные задачи. В том числе занимались воздушной разведкой. Она включала в себя наблюдение не только за противником, но также контроль за перемещением и расположением собственных наземных сил. И если в маневрах или дислокации последних обнаруживались какие-либо изъяны, мы — вторые после орбитальных спутников небесные опекуны армии — исправно докладывали об этом в штаб.
Делалось это всегда на кодированных частотах. Но в особых случаях мы перестраховывались и шифровали информацию, что передавалась даже по закрытым каналам. К таким особым случаям относилось неожиданное обнаружение наших разведгрупп, которые по какой-либо причине могли демаскировать себя для наблюдателей с воздуха. Нечасто, но подобное случалось — идеальных исполнителей не бывает даже среди аккуратных рыцарей плаща и кинжала. И тогда я извещал штабного координатора разведчиков о том, что его ребята засветились. И если сами они при этом не находились в режиме полной электронной невидимости, мой предупредительный сигнал попутно транслировался и им.
Код был аналогичен тому, которым я разоблачил охотников. Количество существительных в первом предложении соответствовало количеству замеченных мной разведчиков — трем. Идущие друг за другом числа следовало плюсовать. Число, стоящее после латинской буквы — отнимать от полученной суммы. Результат вычитания — в нашем случае это «тринадцать» — соответствовал порядковому номеру в секретном штабном реестре, где были описаны ситуации, оповещать о которых командование следовало шифрованным текстом. В тринадцатом пункте данного списка — этого я не забыл — как раз и значилась «рассекреченная разведгруппа».
Насколько серьезно она рассекречена, сообщалось во втором предложении. Оно могло быть любым, лишь бы смысл его четко указывал на этап некой проделанной работы. И чем ближе она была к финалу, тем хуже обстояли дела у объекта моего наблюдения. Если бы я сказал не «Глубина погружения — дно», а «Погружение продолжается» или «Погружение на малую глубину», это означало бы, что разведчики еще не засветились полностью, а либо видны мне с воздуха, но, скорее всего, не замечены противником, либо почти не видны, но напомнить им об осторожности все же стоит…
Вряд ли сегодня военная разведка пользовалась кодами шестилетней давности. Но кто сказал, что я извещаю о пленивших меня ублюдках их командование, а не какое-либо другое? Вот почему Первый сразу же заткнул мне рот и доложил об этом своему координатору. Который, обладая более высоким уровнем доступа к секретной информации, тут же проверил, какие армейские подразделения пользуются в Зоне устаревшим шифровальным алгоритмом.
Третий «дуболом»… или, согласно моей персональной классификации, «дуболом» по прозвищу Второй, приковылял к товарищам, когда они уже отволокли меня и моих товарищей к главному входу и уложили рядком, очевидно, в ожидании какого-то транспорта. Этот оперативник неведомого мне спецподразделения почти не отличался от своих собратьев по группе. Столь же безликий и невозмутимый, как остальные, он прихрамывал после падения со стены и старался поменьше двигать левой рукой, которую он, судя по всему, здорово ушиб. Разговаривали охотники между собой вполголоса и так, чтобы я их не расслышал. За свою шутку я не удостоился от них даже словесного оскорбления, не говоря уж о воспитательных тумаках. В плане гуманности к пленникам эти спецназовцы являлись более чем добросовестными блюстителями Женевской конвенции. Воистину, редчайший для здешних краев тип головореза. Не чета тем чистильщикам, что изловили нас в прошлом году и не отказали себе в удовольствии намять нам бока прикладами.
Похожие друг на друга, словно колпачки наперсточника, охотники постоянно мельтешили у меня перед глазами. Неудивительно, что вскоре я попросту запутался, кого из них величать Первым, кого Вторым, а кого Третьим. И потому обозвал их более красноречиво: Нормальный, Медленный и Хромой.
Поскольку лежание и бездействие понемногу возвращали мне силы, я был, от греха подальше, скован наручниками. Мои товарищи, из чьих доспехов по-прежнему торчали мерцающие багровым светом шоковые цилиндрики, все еще пребывали без сознания и не нуждались в кандалах. Медицинская помощь потребовалась лишь Арабеске, расквасившей себе нос после того, как я нечаянно уронил ее со страховочного фала лицом на бетон.
То, что нос бедняжки был лишь расквашен, а не сломан, я узнал от Медленного, который проверил самочувствие всех пленников. Склонившись над Динарой, он отер у нее с лица кровь салфеткой, затем ощупал ей переносицу и, не найдя ни вывиха, ни перелома, удовлетворенно буркнул: «Повезло сучке!» После чего вставил пациентке в ноздри кровоостанавливающие тампоны. И напоследок залепил у нее на подбородке хирургическим клеем обнаружившееся под стертой кровью мелкое рассечение.
Я же смотрел на работу Медленного и продолжал недоумевать над нашими подозрительно гуманными противниками. Смотрел и помалкивал, так как спрашивать их об истинных причинах этой гуманности явно не имело смысла…
Глава 3
После доклада Нормального по мю-фону миновало примерно полчаса — самое время прибыть сюда какому-нибудь эвакуационному транспорту. Однако что именно за нами было выслано — вертолет или бронетранспортер, — мы так и не узнали.
Механический шум, который вдруг донесся до нас на рассвете, не походил ни на стрекот «вертушки», ни на гул бронетехники. И вообще, то, что двигалось сейчас на северном краю площади, ныне уже не считалось творением человеческих рук. Тяжелая, сбивчивая поступь, вкупе с железным скрипом и завыванием сервомоторов, давали понять, что к Рижскому вокзалу пожаловал сам Дикий Сварщик — крупный биомех-ремонтник, перемещающийся на шести конечностях и считающийся в среде техноса полевым лекарем.