Последний бой Лаврентия Берии
Шрифт:
А вот тут Никита Сергеевич глядел точно в корень. Как раз об этом он и предупреждал.
– Вы пытаетесь объяснить правительству, что вам следует сохранить жизнь? Об этом уже подумали. Я уполномочен передать, у вас есть шанс. Если вы сумеете доказать свою необходимость для государства…
– Ваши хозяева повысили цену? – хмыкнул Берия. – Я уже сказал: нет!
Кровь бросилась майору в лицо.
– Послушайте, гражданин Берия! Вы мне тут в шпионов не играйте! Я не собачка, и хозяев у меня нет! Не знаю, кто и что хочет у вас купить, а меня прислал товарищ Маленков – говорить с вами об экономической реформе. И будьте уверены, никто ваши гениальные планы кулаками из вас выбивать не станет. Не больно-то они и нужны…
Берия внезапно поднял голову и очень внимательно посмотрел на него.
– Это тоже Маленков сказал? Или это ваше мнение, гражданин следователь?
– О чем вы? – не понял Павел.
– Не поняли, так и неважно. Передайте Георгию: в то, что мне сохранят жизнь, я не верю. Говорить о государственной работе согласен, но пусть он выберет более простые темы. Те, которые сейчас действительно актуальны, а не эту мифическую реформу. А сейчас попрошу меня отпустить. Я плохо себя чувствую. И не притворяйтесь многоопытным следаком, у вас не получается. Просто делайте, что вам поручено.
Павел, чувствуя, как краска заливает лицо, подошел к двери, поднял руку, чтобы постучать. Не оборачиваясь, спросил:
– Прислать к вам врача?
– Нет, – отрезал Берия. – Лечиться в моем положении вредно. Я бы предпочел умереть раньше, чем Руденко и его компания возьмутся за меня всерьез.
– Вы о чем? – не сразу понял Павел. – А, все о том же… Почему вы полагаете, будто к вам станут применять несанкционированные методы?
– Вы большой ребенок, – голос за спиной мгновенно изменился. Теперь он был бесконечно усталым. – Полагаю? Я просто это знаю…
В Кремль на доклад к Хрущеву он шел пешком – надо было собраться с мыслями. Павел вышел из бункера оглушенный и сбитый с толку, с головной болью. Он пытался проанализировать допрос, но ничего не выходило, все его построения расползались на глазах. «Постарайся к нему проникнуться, – так сказал Никита Сергеевич. – Найди в нем человеческое». Как раз человеческого-то в Берии было с избытком, но от этого не легче, ибо Павел не представлял себе, как за это человеческое «зацепиться». Попробуй-ка сделай это, когда подследственный видит следователя насквозь, и если не играет с ним, как кошка с мышью, то лишь оттого, что не находит нужным.
Хрущев поднялся из-за стола ему навстречу, радостно и нетерпеливо.
– Ну как?
Павел, так и не разобравшийся, к каким результатам привел его допрос, лишь покачал головой. Хрущев хлопнул его по плечу.
– Да, вижу, ошарашил он тебя. Это он умеет. Трудновато пришлось?
Майор опустил голову.
– Размотал он меня за минуту. С первых же слов начал про доброго и злого следователя – мол, приберегите это для шпаны… Я так и не понял, кто из нас кого допрашивал. Слабоват я против него, Никита Сергеевич, врать не буду.
– Это ничего, ничего… – Хрущев радостно потирал руки. – В твоей слабости вся твоя сила и есть. Ты знаешь, как сделай? Ты представь себе, будто Берия невинно арестованный, как… про графа Монте-Кристо слышал? Вот как этот самый граф. Дай ему убедить себя, сам поверь – мол, сидит он без вины, злые недруги его туда засадили, да… Клюнет Берия, не может он не клюнуть! Ты не огорчайся, все идет правильно. Ты мне лучше скажи: что угадал этот мерзавец и чего он не угадал?
Павел поднял глаза к потолку, припоминая.
– Боюсь, он заподозрил, что я Маленкова и в глаза не видел. Все время переспрашивал, его ли я слова передаю, или говорю от себя. Сказал, пусть, мол, выберет более простые темы, а не эту мифическую реформу. А мне и крыть нечем. Никита Сергеевич, если эту легенду продолжать, нужно получать инструкции непосредственно от товарища Маленкова.
– Ах, Георгий, сукин сын! – стукнул кулаком по столу Хрущев. – А ведь это он мне про реформу-то говорил. Мол, без Берии ее никак не провести… Ну, нечего делать, придется устроить тебе с ним встречу. Но только будет это не скоро. Завтра мы открываем Пленум ЦК, и пока он не кончится, Георгию Максимилиановичу будет не до того. Ну, а потом я вас сведу, получишь у него инструкции и станешь работать. Знаешь что, Павлушка? Велю-ка я выписать тебе гостевой билет, и сходи-ка ты на пленум. И самому полезно, и с Берией будет о чем поговорить, да и не только с Берией. То, чем ты занят и с кем работаешь – это государственная тайна. А вот то, что будет на пленуме – информация несекретная. Билет тебе дадут через академию. Если станут спрашивать, скажешь, дескать, был в обкоме, случайно меня встретил – я ведь там бываю, – и я тебя туда направил. Политинформации по пленуму проведешь в академии, дома можешь рассказать – а то знаю я вас, молодых, свербит у вас перед женой покрасоваться. Этим и покрасуешься… Ну, а что он еще говорил?
– Думал, бить его буду. Советы давал, подбадривал – почему не начинаешь, мол, впервые замужем или как? Когда я жизнь ему пообещал, сказал: цена повысилась, но он все равно не согласен. Не знаю, о чем это…
– То другие дела, – сказал Хрущев. – Передам Руденко. Ничего… Сейчас твое задание главное, а вот когда ты с ним отработаешь, возьмемся за него как следует. Тогда и посмотрим, какое «нет» он нам споет…
– Ну так вот… – закончил Павел. – Умный он и тертый, а все же кое-чего не угадал. Самую малость: то, что я пришел от вас и какое у меня настоящее задание.
Он взглянул на своего бывшего генерала и лукаво улыбнулся. Хрущев погрозил пальцем:
– Ну, шутник! Уж эти мне твои шуточки…
– Так ведь у вас учился, Никита Сергеевич!
Первый секретарь кивком головы указал на дверь кабинета.
– Пойдем выпьем чайку. И докладай мне все, как было, подробно и по порядку…
Павел рассказал Хрущеву все, кроме одного: как вздрогнул Берия, услышав имя Маленкова. Непрост был утренний разговор, ох, как непрост! Не зря Хрущев заговорил о врагах народа, пробравшихся на высокие партийные посты, и о преступных приказах. И есть у майора Короткова одно подозрение по поводу того, кто может быть таким врагом. Сейчас еще рано об этом говорить, но впредь он будет смотреть в четыре глаза и слушать в четыре уха, запоминать каждое слово и Берии, и Маленкова. Он проведет свое расследование и положит на стол Никите Сергеевичу уже не беспочвенные подозрения, а настоящие улики. Восемнадцатилетним пацаном на фронте ему случалось брать немецких офицеров, а теперь он, курсант академии, майор-разведчик, изобличит первого человека в стране, матерого и опасного врага.
Выйдя из Кремля, Павел улыбнулся, расправил плечи – так, словно бы он приходил сюда не по вызову, а по праву, – и пошел в сторону дома. Узнав, что у него болит голова, Хрущев велел идти домой, отсыпаться…
Руденко и сегодня не оставил его в покое. Вызвал вечером и мурыжил глупыми вопросами часа четыре. Хорошо хоть обошлось без наручников. Впрочем, и Лаврентий вел себя тихо, ему хватило утреннего допроса, с так ярко вспыхнувшей надеждой и мгновенным разочарованием, когда он понял, что мальчишка и в глаза Маленкова не видел. Если бы видел, никогда не ляпнул бы: «не больно нужны ваши советы». Но какой-то след Георгия в этом деле все же есть…