Последний день СССР. Свидетельство очевидца

Грачёв Андрей Валерьевич

По мере того как образованное, современное, не уступающее Западу советское общество погружалось в маразм, все больше отставая от мировой науки, экономики и исторического времени, заживо забальзамированное руководство страны имитировало управление второй по значению мировой державой. Ради этого, отрывая средства от развития экономики и удовлетворения социальных нужд населения, оно перекачивало их в единственную сферу, в которой СССР имел шанс состязаться с Западом, – оборонный бюджет.

Военно-промышленный комплекс поглощал колоссальные ресурсы, энергию и творческий потенциал самых квалифицированных кадров, на оборону работало до 90 % научных кадров. В начале 1985 года

ни одна другая страна в мире не тратила на оборонные нужды такую долю национальных богатств в расчете на душу населения, как Советский Союз.

На обслуживание запросов ВПК и подготовку к гипотетической новой войне с неясным противником уходило от 40 до 60 % валового национального продукта. Несмотря на видимую сверхвооруженность СССР, эта ситуация вела на деле к ослаблению нашей безопасности и фактически разоружала страну перед лицом быстро уходивших вперед соперников, лишая возможности противостоять реальным новым вызовам, а не архаичным угрозам прошлых войн.

Превратившись в громадный военный лагерь, который должен был устрашать остальной мир, Советский Союз представлял угрозу и для собственного населения. Идеологический и стратегический экспансионизм этого супервооруженного колосса неизбежно генерировал атмосферу конфронтации, направленной во все стороны, регулярно провоцируя опасные международные кризисы.

Стоит в этой связи напомнить образ, приведенный Генри Киссинджером, который сравнивал поведение лидеров двух сверхдержав с дракой двух то ли слепых, то ли завязавших себе глаза гигантов, размахивавших в воздухе дубинами. О чем Киссинджер не сказал, так это о том, что этим опасным занятием двое громил занимались, находясь в стеклянном доме, вооруженные к тому же ядерными дубинами.

При этом, не довольствуясь статусом-кво в противостоянии со своим историческим соперником – США, кремлевские правители, считая, что они могут воспользоваться стратегическим отступлением Америки после унижения во Вьетнаме и краха шахского режима в Иране, решили передвинуть пограничные столбы на линии разграничения зон влияния с Западом, пустившись в авантюру афганской войны.

Растянувшаяся на десятилетие афганская война, ставшая советским Вьетнамом, унесла пятнадцать тысяч жизней наших солдат и, по некоторым оценкам, почти два миллиона жизней афганцев, превратив Советский Союз в глазах «третьего мира» из бывшего союзника в империалистическую державу. Соперничая с США в этом чувствительном и опасном регионе мира, мы, в сущности, сообща разбудили мусульманский фундаментализм и породили нынешних талибов.

За внешнеполитические авантюры руководства страны и поддержание престижа и статуса мировой сверхдержавы население должно было расплачиваться постоянным снижением уровня жизни, в результате чего по показателям реальных доходов населения СССР оказался далеко позади развитых стран Запада. «Мы окружены не армиями агрессоров, – скажет Горбачев на одном из заседаний Политбюро, – а превосходящими нас экономиками».

При этом, несмотря на непомерную цену, которую советская экономика платила за статус сверхдержавы – в виде безвозмездной помощи своим союзникам и в Восточной Европе, и в развивающемся мире – от Африки до Латинской Америки, – к середине 80-х СССР находился в беспрецедентной политической изоляции. «Кольцо врагов», которым мы себя окружили, включало не только наших традиционных противников на Западе (вместо того, чтобы помешать стратегическому альянсу Европы с США, мы его возродили, разместив у себя новые евроракеты и тем самым вернув в Европу американское ядерное оружие), но и еще недавно «братский» Китай и даже исламский мир, традиционно считавший СССР своим стратегическим союзником.

Но и в «кольце друзей», в семье стран Варшавского договора, отношения между старшим советским братом и его остальными членами развивались не лучшим образом. Вспышки мятежей и народных восстаний в Берлине в 1953 году, в Будапеште в 1956 году, подавление советскими танками «Пражской весны» в 1968 году и, наконец, введение военного положения в Польше в 1981 году служили напоминанием о том, что сохранение стабильности внутри социалистического лагеря зависело исключительно от присутствия на его территории советских войск. И все это несмотря на огромную цену, которую платило за лояльность своим союзникам Советское государство в виде колоссальных кредитов, субсидий и практически бесплатных поставок нефти и газа…

К началу 80-х СССР представлял собой государство, обанкротившееся идеологически и разоренное геополитическими амбициями режима, намеренного поддерживать статус сверхдержавы любой ценой, не считаясь с реальными возможностями и тем, что такая гонка подрывала интересы безопасности страны.

Исторический спор между капитализмом и социализмом был проигран до Горбачева. Подводя его итоги еще в начале 70-х годов, лидер итальянских коммунистов Энрико Берлингуэр констатировал, что «освободительный импульс», который придала России и всему миру русская революция 1917 года, уже давно выветрился.

Брежневская когорта не могла одержать верх в состязании с империализмом, а выйти из противоборства, в котором мирное существование объявлялось формой классовой борьбы, не хотела или не сумела. Зато она выиграла гонку со временем: никто из советских вождей «брежневского призыва» при жизни из власти не вышел.

Износившийся режим, паразитировавший на теле огромной страны, пытался всеми силами удержать ее в состоянии летаргического сна. Перед лицом стремительного углубления внутреннего кризиса, усугублявшегося безответственным поведением одряхлевших коммунистических вождей на мировой арене, миллионы советских людей могли лишь бессильно наблюдать за этим унизительным спектаклем. Жалкое зрелище ежегодных похорон руководителей воспринималось как отпевание системы. Но дело было не только в чувстве национального стыда, на который была обречена вся страна и общество.

Страна заждалась перемен. Об их необходимости уже шептались не только диссиденты на кухнях. Об этом пел Высоцкий, мечтала вслух интеллигенция, улица перемывала кости вождям в анекдотах. «Мы ждем перемен!» – во весь голос подпевали Виктору Цою тысячи слушателей на его концертах. Даже номенклатура, наблюдая процесс дискредитации режима, начинала все откровеннее фрондировать за спиной партийной верхушки. «Так жить нельзя», не дожидаясь фильма Станислава Говорухина, твердили в кулуарах друг другу республиканские и областные партийные секретари, отговорив свои официальные речи с трибун пленумов и съездов.

Сигналы о неблагополучном, если не взрывоопасном положении в стране и ее разных регионах должны были доходить и до верхов, но неизменно гасли в комфорте летаргического сна, в котором предпочитало пребывать ее руководство. Наиболее ответственные политики из числа местных руководителей, вынужденные закрывать брешь между парадным фасадом и удручающей реальностью повседневной жизни граждан страны (и все чаще принимать доставляемые по ночам на их территории гробы из Афганистана), понимали, что страна подошла к кромке кризиса, если не взрыва. Но всем им оставалось дожидаться, пока биологические часы качнут замерший политический маятник.