Последний день жизни. Повесть о Эжене Варлене
Шрифт:
— Альфонс? — спросил хрипло и чуть слышно. — Дружище… Выбрались из братской могилы… Идите! А меня оставьте в покое. Мне нужно полежать… — И голова опять опустилась на прохладную после недавнего дождя, прикрытую весенней травой землю.
Но Делакур еще в мастерской Депьер славился своей грубоватой настойчивостью.
— Не болтайте глупостей, Эжен! Неужели вы думаете, что я оставлю вас им на растерзание? А ну, кому сказано: вставание, обопритесь на меня! С рассветом патрули Сиссе и Галифе снова станут рыскать повсюду и вас схватят!
— Меня все равно поймают, друг, — устало возразил Варлен,
— Не болтайте глупостей, Эжен! — снова сердито повторил Делакур. — Я просто не узнаю неутомимого Варлена, которого знал многие годы! Вы, видимо, безмерно устали, черт вас подери! Давайте-ка руку. Пока темно и пока красные штаны заняты грабежом и разбоем, мы укроемся у меня дома. За мной до сих пор не было слежки. Вставайте! Это совсем рядом!
Присмотревшись, Варлен заметил, что на Делакуре вместо гвардейского мундира — обтрепанная белая блуза каменщика. Он усмехнулся, и Делакур, заметив взгляд, понял, чем вызвана усмешка.
— Да, Эжен, я снял ее с мертвого. При жизни он был моим другом, и я не испытываю угрызений совести. Считайте, что мертвый, он сам отдал мне свою блузу. Я на его месте поступил бы точно так же… И знаете, дружище? В ее карманах я обнаружил почти нетронутую фляжку. Видимо, в последние часы ему было не до нее. А нам она сослужит добрую службу. Там, — Делакур кивнул в сторону обрыва, — я чуть приложился к ней, и у меня сразу прибавилось сил. А ну-ка, глотните и вы. Это поистине воскресит вас, клянусь Республикой!
Он насильно прижал к губам Варлена горлышко солдатской фляжки и влил ему в рот с полстакана вина. Словно огненные струи потекли по телу.
— Ну как, полегчало? — шепотом спросил Делакур, с тревогой вглядываясь в узенькие улочки Монмартра, откуда доносились крики, бряцание оружия. — И потом, Эжен, не забудьте, вы у меня в долгу! — сварливо продолжал он. — Кто обещал на днях выдать мне новую карточку секции Интернационала? Вы, Эжен! Именно вы! Имейте мужество выполнять обязательства перед старыми друзьями! Вот так, черт побери!
Два-три глотка вина действительно вернули Эжену силы. Освещенное близким заревом горящей мельницы, озабоченное лицо Делакура ниже склонилось над ним. И вдруг, словно вырываясь из плена темного сна, Варлен вспомнил: ах да, Луи! Тайник на рю Лакруа!
— Х-хорошо. П-помогите мне встать, друг! Но вы сами ранены, у вас шея в крови.
— Пустое! Пуля только царапнула. Я ведь, Эжен, хитрый! Я постарался упасть секундой раньше. И потом: на мне все заживает, как на бездомной собаке. И все же кровь придется стереть, Эжен. Не нужно, чтобы мои синички и Большая Мари видели эту царапипу. Это не больно, я только здорово ушибся о дерево, когда упал… А у вас, дружище Эжен, тоже рана?
— Ударило чем-то по голове. Снаряд разбил стену над баррикадой, как раз надо мной.
— Ну, Большая Мари перевяжет! Бог мой, Эжен, вы поистине сумасшедший! На мундире галуны командира легиона! А это еще что?! Красный шарф члена Коммуны, золотые кисти? Просто чудо, что вас до сих пор не ухлопали! И как вы, Эжен, добрались сюда при
— Галуны? — переспросил Варлен, не поняв сути вопроса и морщась от вновь вспыхнувшей боли в голове. — Галупы?.. Так ведь я… Сначала я командовал Шестым, а позже Одиннадцатым легионом. Помнится, стрелял по красным штанам из-за баррикады. Сначала на Фонтэн-о-Руа, потом на Рампонно. Там-то меня и ударило по голове. А патроны кончились. Я бросил бесполезный карабин и отполз в переулок. Смутно помню, ехала какая-то фура, крытая брезентом. Возчик соскочил и погрузил меня, словно мешок с зерном. А ехал сюда, на Монмартр. Мне все равно куда. Домой, на Лакруа, я не мог бы добраться…
— Н-нда, Эжен! — ухмыльнулся Делакур. — Вы и правда родились с серебряным франком во рту! А кто он был, ваш фургонщик?
— Право, не знаю. Мы не разговаривали. Он торопился: с бульвара Клиньянкур наступали версальцы.
— Умный парень. А ну-ка, Эжен, лягте, уткнитесь лицом в траву. Притворитесь мертвым. Это обманет кого угодно, убитые валяются повсюду… А я вернусь через пять — десять минут. Не сразу-то найдешь нужное. Там, внизу, я видел на одном субъекте приличный, хотя и поношенный сюртук. Надеюсь, это вас не особенно покоробит?
Он, Альфонс Делакур, находил в себе силы шутить в подобные минуты! Нет, Эжен, такой народ трудно запугать или окончательно поработить!
Ободряюще похлопав Варлена по плечу, Делакур на четвереньках, а кое-где и ползком опять спустился под обрыв, откуда десять минут назад выкарабкался с таким трудом.
Через четверть часа он вернулся, растолкал снова впавшего в забытье Варлена. Насильно содрал с него гвардейский мундир с позолоченными галунами и напялил длиннополый черный сюртук, на голову нахлобучил круглую шляпу — такие обычно носят мелкие коммерсанты и провинциальные кюре.
— Вот так, Эжен, вот так! Пришлось «одолжить» одежду… И вы думаете, было легко? Какой-то весьма торопливый попался гражданин, уже начал коченеть. Я у него, кстати, позаимствовал без отдачи и шляпу, и шарф, чтобы закутать вашу знаменитую, известную всем шпикам бороду. Поверните-ка голову! И не шевелитесь, пожалуйста! Ну вот, в сем облачении, Эжен, вас и родная мать ие узнает! Этакий благонамеренный мелкий торговец, рантье или, скажем, бывший чиновник Империи, до крайности изобиженный Коммуной. Да не падайте вы! Повторяю в сотый раз: вам немыслимо оставаться здесь! И потом, вас наверняка ждет Луи! Вы же единственная его опора!
…Ага, вот что мучило в полузабытьи, в полубреду: Луи! Они были неразделимы последние годы, думали и чувствовали одинаково; и часто, глядя на брата, Эжен как бы видел самого себя в чуть искажающем зеркале. Луи по-настоящему талантлив, мечтает стать когда-нибудь историком или писателем и, конечно, стал бы, если бы удержалась народная власть. А что с ним будет теперь?
— Прекрасно, Эжен, прекрасно! — приговаривал Делакур, застегивая на Эжене чужой, чуточку мешковатый на нем сюртук. — Да вы совсем молодцом! Обопритесь на меня покрепче. До моего жилья десять минут ходу, как-нибудь доплетемся. Я на Монмартре знаю всо канавы и дыры в заборах, родился и вырос тут. Ну, готово. Можете идти?