Последний долгожитель (Сборник)
Шрифт:
Дэжэ Кемень
Невидимое оружие
Оттокар был начисто лишен музыкальных способностей. Флейта Петера оставляла его столь же равнодушным, как и фортепиано Шари. Лениво покачиваясь, он медленно ковылял от своей коробки, задвинутой в угол передней, к стоявшей у окна комнаты качалке и обратно. Особенно он любил качалку, доставшуюся Шари в наследство от бабушки: качалка была покрыта пледом с кистями, свисающими до пола, в них можно было отлично прятаться. В первые же дни своего пребывания в жилище молодых супругов он попробовал на вкус
— Глупое животное, — проворчал Петер и отложил флейту.
— А ты попробуй флейту-пикколо, — посоветовала Шари. — Может, ее звук ему больше понравится. Но вообще, мне кажется, ты слишком многого требуешь от обыкновенного ежа.
— Животное, лишенное музыкальности, для меня перестает существовать, — с глубочайшим презрением заявил Петер и последовал за Оттокаром к коробке, служившей зверьку домом. Здесь он отмерил ему порцию еды на ужин: остатки мяса, вареную картошку и половинку яблока — без витаминов и ежу не обойтись.
— Не забудь съесть кожуру, будь так любезен, — проворчал он и, покончив таким образом с домашними обязанностями, повернулся, чтобы заняться, наконец, каким-нибудь более полезным делом.
В эту минуту в дверь позвонили. На пороге передней стоял Имре Сакач.
— Ты еще жив? Три месяца к нам не заглядывал.
— Четыре — чтобы быть точным. А вообще-то я жив, хотя и нахожу в этом мало радости… Послушай! Это что за зверь?
— Это? Ах, да, вы еще не встречались! Разреши тебе представить нового члена нашей семьи. Его зовут Оттокар.
— Весьма уродливое создание.
— А каким должен быть еж? Похожим на Венеру Милосскую?
— Если придерживаться твоих сравнений, я бы сказал, он скорее напоминает Виллендорфскую Венеру. Зачем он тебе?
— Говорят, ежи относятся к самому интеллектуальному виду грызунов. Хочу провести с ним эксперимент, чтобы узнать, как животные реагируют на музыку… Но почему мы здесь топчемся?
Когда они вошли в комнату, Шари уже уничтожила следы эксперимента и поставила на стол тарелку с печеньем собственного изготовления.
— Прошу, угощайтесь. Что вы скажете об Оттокаре?
— Не хотелось бы обижать хозяев дома, хотя Петеру свое мнение я высказал. Во всяком случае, что касается имени вашего ежа…
— А что? Епископу можно называться Оттокаром, а ежу нельзя?
— Порядочный еж удовлетворился бы обычным честным именем. По-моему, вашему ежу очень подошло бы, например, имя Манци.
— Вы с ума сошли?! Оттокар мальчик!
— Ах, вот как? Прошу прощения. Впрочем, я бы не удивился, если на самом деле сошел с ума… Печенье у вас отличное, Шари! А нельзя его чем-нибудь запить?
Петер вынул бутылку коньяка.
— У тебя какое-нибудь гнусное дело? Ты пьешь только в этих случаях.
— Да, пока не отважусь распутать дело… Спасибо, не больше половины. Так вот, рано или поздно, но я обычно на это решаюсь.
— Потому что от вас этого требуют и иначе нельзя! — рассмеялась Шари.
— Нет, не только поэтому. Мне самому интересно. И я не люблю нераскрытых дел.
Петер сел, облокотись о ручки кресла, и наклонился вперед.
— Ну, рассказывай, а мы будем слушать, как два несообразительных Ватсона слушали бы блистательного Шерлока Холмса.
— Дело действительно гнусное, — начал Сакач. — Гнусное, потому что пока не за что ухватиться. И к тому же оно связано с Интерполом.
— Скажи на милость!
— Следовательно, приходится думать и о репутации венгерского следственного аппарата. — Сакач задумчиво повертел в руках бокал, сделал глоток и продолжал: — В прошлую пятницу в консерватории… Но вы-то наверняка там были! На концерте Раджио. Верно?
— Я даже записал концерт.
— Мы сидели сзади, — перебила Шари. — Петеру удалось протащить в зал магнитофон, и он записал весь концерт на пленку. Проиграть вам?
— Нет, нет, благодарю! Сейчас у меня нет настроения наслаждаться музыкой.
— Издеваешься? Дино Раджио — величайший из ныне живущих теноров. По крайней мере один из величайших. Он достойный преемник Карузо, Флеты и Джильи.
— Хорошо, хорошо. Одним словом в самом конце, когда он пел на бис…
— "Прощанье Туридду"…
— Меня, право, не интересует, что именно пел этот кривляка. Меня интересует то, что в зале в третьем ряду партера сидел американский делец, Артур Картер, который приехал к нам, чтобы заключить долгосрочный…
— А, это, наверное, тот человек, которому стало плохо! — воскликнула Шари. — Вы имеете в виду лысого мужчину с двойным подбородком? Он почувствовал себя нехорошо, когда концерт уже окончился, и его вынесли.
— Значит, вы это видели?
— Я не видел, — сказал Петер. — Я был занят магнитофоном. Ты и в самом деле не хочешь послушать?
— Сейчас нет, старина. Может, позднее.
— Одно могу сказать — в зале было очень душно. Не удивительно, что ему стало плохо. Но почему этим делом интересуется Интерпол?
— Да потому, что все не так просто, Шари. Вы не читали сегодняшних газет? Через два часа Картер скончался. Умер, не приходя в сознание. От сердечной недостаточности.
— Бедняга! Но почему…
— Дело в том, Шари, что Артур Картер умер неестественной смертью.
— Что?!
Сакач замолчал, а в это время Оттокар, покачиваясь, пересек комнату и спрятался под качалкой.
— Как так неестественной?..
— Пока это только предположение. Оно держится в секрете. К счастью, мои Ватсоны умеют держать язык за зубами. Так вот: смерть Картера — это только звено одной цепи. Очень странной и грязной цепи. Все началось в прошлом году. По крайней мере то, что нам известно. Весьма вероятно, что многие звенья цепи еще не раскрыты. Итак, в прошлом году в Дели проходила Международная конференция солидарности. В последний ее день умер доктор Радж Бахадур, один из крупнейших знатоков международного права, член почетного президиума конференции. Врачи констатировали инфаркт. Не найдя другого объяснения. Через три месяца в Веймаре на Международном конгрессе Пен-клуба при точно таких же обстоятельствах умирает Мануэла…