Последний экзамен
Шрифт:
За две недели до ухода состояние ее ума начало ухудшаться, но это происходило лишь иногда. Естественно, иногда она чувствовала себя подавленно, и мы не могли включить свет или кассету. Она ничего не ела и, конечно, никого не хотела видеть. В такие моменты больше всего она хотела только массажа, поглаживания по голове. Для нее важен был физический контакт. Когда нужно было поменять одежду, и я приходила, Маникундала говорила мне: «Нирмала просила напомнить тебе, чтобы ты вела себя тихо в ее комнате. Только шепот». Мне потребовалось время, чтобы приспособиться, потому что раньше у нас с Нирмалой были очень живые взаимоотношения. Нам было легко беседовать. А бостонский храм населен в основном очень серьезными преданными, которые очень молчаливы, так что я все время чувствовала себя угнетенно.
Как-то
Нирмала говорила, что ночью тяжело. Иногда мы разговаривали по два-три часа. Я заметила, что днем всем, с кем она беседовала (обычно по телефону), она говорила, что поправляется, что врачи не знают, что говорят, что они поставили столько ложных диагнозов, основываясь на своих неверных тестах. Она всегда говорила, что у нее нет рака. Она цитировала своего кенисиолога: «Кэрол, которая очень квалифицированна, говорит, что я скоро поправлюсь, уже через десять дней, и буду танцевать на Гаура-Пурниме. Мне нужно сохранять положительный настрой. Молись за меня». Мне она тоже так говорила, но ночью она была более открытой, чтобы обсуждать другие варианты развития событий. Я уважала ее молитвенную надежду и не возражала ее высказываниям. Я понимала, что она попала в ловушку двойственности, и ее, все равно, было не переубедить. Мне кажется, что все болезни имеют метафизический или психологический источник, поэтому я не акцентировала внимание на раковых клетках. Я знала, что внутри у нее происходит очень глубокое духовное излечение. Иногда она отдавала себе отчет о своем состоянии. Она спрашивала меня, молилась ли я за нее, за ее выздоровление. Я рассказала ей свою молитву: «Мой дорогой Господь Кришна, пожалуйста, держи Нирмалу в Своих руках, и заботься о ней. Направляй ее и дай ей то, что для нее лучше всего». Для меня улучшение ее состояния означало, что она стала бы ближе к Кришне.
Нирмала рассказывала о своем страхе смерти, о том, как это может быть мучительно и больно. Ей приснилось около двадцати кошмаров о том, как на нее нападают какие-то ужасные существа. Она пугалась таких снов. Я брала ее за руку и рассказывала о защите, которую нам дает Кришна. Несколько раз она говорила мне: «Если мне придется оставаться в таком состоянии все время, то я бы предпочла умереть прямо сейчас. Не хочу, чтобы это продолжалось три года или десять лет. Даже если я смогу подняться и пересесть в инвалидную коляску, все равно, мне до конца жизни нужна будет сиделка. Или я могу вернуться в семью. Знаю, они будут обо мне заботиться, но я этого не хочу. Лучше мне поскорее умереть. Я совсем запуталась. Я одновременно хочу и сражаться за жизнь, и умереть. Надеюсь, что смогу оставить тело умиротворенно, без большого смятения. Лишь немного боли, и все».
Мы говорили о материальных желаниях и о том, как она стала по-настоящему отреченной. «Я вынуждена. Кришна все у меня отнял. Даже если я поправлюсь, у меня никак не получится наслаждаться так, как раньше. Я вижу всю иллюзорность этого. Ведь все это лишь страдания. Больше ничего в этом нет. А я так крепко придерживалась телесного представления о жизни». Я ей сказала, что какие бы желания у нее ни оставались, можно гораздо лучше их удовлетворить в новом теле, и что она привыкнет к своему новому окружению и семье. Я сказала ей, что она начнет ходить спустя лишь год (обычно в этом возрасте дети начинают ходить) и девять месяцев (в чреве матери). И напомнила ей, что она может даже отправиться в духовный мир, что может готовиться и к этому. Она ответила, «Нет, я не готова. Может быть, я приму рождение в семье брахманов». А спустя еще две недели, 1 февраля, она сказала, что готова уходить. Я спросила: «Домой, к Богу?» И она сказала: «Да. Но я не хочу быть гопи. А то все хотят быть либо гопи, либо пастушком, но мне кажется, это не мое служение. Я буду пылью или украшением на Кришне. Я чувствую себя пылинкой. Я буду свидетельницей игр Кришны в лесу».
Мы поговорили с ней о безмерной удаче, что мы обрели милость Шрилы Прабхупады, и о том, как пуста была бы жизнь без трансцендентного знания, которое он нам дал в своих книгах. Она была благодарна за возможность открыто обсуждать смерть, страхи и привязанности. На следующее утро она благодарила меня и говорила, что это ей очень помогло. «Ты не знаешь, как сильно я тебя люблю. Какие-то люди умеют слушать, другие хорошие рассказчики, но у тебя получается хорошо и то, и другое. Ты и слушаешь, и говоришь, когда это необходимо».
За две недели до своего ухода она начала путать свои внешние и внутренние ощущения. Она переживала: «Что же происходит? Что-то не так. Я схожу с ума». Ее сознание несколько помутилось, и то, что ей снилось или виделось, она начинала принимать за реальность. И время тоже она воспринимала по-другому. Ей казалось, что то, что случилось неделю или две назад, произошло только что. Однажды я зашла к ней в комнату, а она меня начала благодарить: «Спасибо тебе за ту милую картину, что ты мне сегодня подарила». «Какую еще картину?» — удивилась я. «Картину, на которой Господь Чайтанья и Господь Нрисимхадев». «Ничего я тебе такого не дарила». «Нет, дарила». Нирмала должна была остаться правой, и так оно и было, ведь для нее не было разницы. В другой раз она спросила Маникундалу: «А я была во Вриндаване?»
Ей все труднее становилось поддерживать разговор. Понимая, что на неделе она вряд ли сможет много говорить, я напомнила ей 14 февраля, утром, что сегодня день бесплатных звонков, и она может позвонить своим друзьям и семье. Она получала от них большую поддержку и часто говорила с ними по телефону. Позже я снова напомнила ей о том, что сегодня пятница — день бесплатных звонков, но она уже не могла понять, о чем я говорю. Через несколько минут она спросила меня: «Мне что, нужно на Вайкунтху звонить?» Я удивилась: «У тебя есть друг с таким именем, или ты имеешь в виду духовный мир?» «Духовный мир, — ответила она, — ты так настойчиво твердишь мне про эти бесплатные звонки, так мне что, надо на Вайкунтху звонить?» Я заволновалась и сказала ей: «Ага, а вот и номер: Харе Кришна Харе Кришна Кришна Кришна Харе Харе Харе Рама Харе Рама Рама Рама Харе Харе».
Нирмала проявляла такое потрясающее терпение. Иногда она показывала свою боль (когда я ее об этом просила), но совсем редко. «О Боже мой, Боже мой! Как все болит! Боже мой, эта боль сводит меня с ума! Как только ты перестаешь массажировать, все начинает болеть». Я видела эту боль на ее лице, но она почти не жаловалась. Когда же она собиралась уходить, она полностью замкнулась эмоционально. Она говорила: «Подойди ко мне и сядь рядом, возьми мою руку. Я хочу говорить, но не могу. Я хочу плакать, но не могу. Спасибо за то, что разговариваешь со мной и говоришь мне добрые слова. У меня больше ничего нет».
Как-то Нирмала почувствовала вдохновение повторять джапу и читать книги. Она читала «Жизнь Рамануджачарьи». Спустя несколько дней она сказала: «Я была так напугана. А теперь я читаю и воспеваю. И у меня нет ни страха, ни стремлений, ни скорби. Просто удивительно». В другой раз она сказала: «Моя душа больше не хочет оставаться в этом теле. Я сказала Манджумукхи и Гитаприе, и Мигхане, что они могут забрать мои сари после моей смерти. Я знаю, они бы не захотели их носить, ведь это неудобно, потому что эти сари напоминали бы им о моей смерти. Но я им сказала, что мои сари красивы, и что их следует использовать».