Последний фейерверк
Шрифт:
Потом он неожиданно начинал жаловаться своим друзьям на то, как трудно доставать химикаты, на невнимание со стороны властей, на то, что "мастерская праздников" влачит жалкое существование.
– Моя профессия отмирающая, - сокрушенно говорил он.
– Хотя пиротехника - младшая сестра ракет и космических кораблей.
И маленькие друзья всем сердцем хотели, чтобы его профессия не отмирала, а жила еще долго-долго.
Дядя Евгений относился к той редкой породе людей, для которых материальные блага не занимают в жизни никакого места. Для него ничего не стоило на последние
В жаркие дни камни бастиона накалялись, а резные листья акации не могли остановить идущие напролом лучи солнца. Внизу, под бастионом, тяжело вздыхало море, словно проделало большой путь и никак не могло отдышаться. Дядя Евгений вешал на двери мастерской тяжелый замок и вместе со своими друзьями отправлялся купаться.
Худой и длиннорукий, он смешно балансировал на отвесной каменистой тропке и был похож на большую старую птицу, которая, прежде чем взлететь, долго машет крыльями.
Очутившись на берегу, он долго расшнуровывал свои ботинки, потом, прыгая на одной ноге, стаскивал полотняные штаны. В последнюю очередь он снимал рубашку и галстук-"бабочку". Дойдя до края берега, он пробовал воду большим пальцем босой ноги и подавал команду:
– Вперед! В воду!
И ребята, как будто подброшенные трамплином, устремлялись в море.
Сам он входил в воду медленно, с достоинством. А плыл, громко фырча и манерно выбрасывая вперед руки.
В старом бастионе, превращенном дядей Евгением в "мастерскую праздника", шла своя маленькая, ни на что не похожая жизнь.
В ней было что-то необычное и притягательное. И мальчишки сходились сюда, как на огонек.
Нормальный ход жизни старого бастиона нарушил вестник, который однажды появился на пороге мастерской.
– Дядя Евгений! Дядя Евгений! Лешка сжег себе руку. Его отвезли в больницу!
Чумазый широколицый паренек, принесший эту весть, стоял перед дядей Евгением и, переминаясь с ноги на ногу, ждал, пока старый пиротехник перестанет рассматривать его изумленными глазами, в которых накапливалась тревога.
– Как сжег руку?
– наконец спросил дядя Евгений.
– Ракетой. Хотел запустить ракету, а она загорелась...
– Какой ракетой?
– спросил дядя Евгений и, не дожидаясь ответа, стал собираться.
В этот день он в первый раз не повесил замок на двери мастерской.
Он механически поправил бантик на шее, провел рукой по остаткам волос и быстро зашагал в сторону города.
В больницу его пустили не сразу. Он никак не мог растолковать, кем он приходится пострадавшему. По его объяснениям выходило, что он посторонний человек.
– Кто вы, собственно, такой?
– допытывалась дежурная сестра.
Человек в полотняных штанах, с бантиком на шее явно не внушал ей доверия.
– Я пиротехник Бурый. Евгений Сергеевич Бурый.
– Пиротехник?
– настороженно переспросила сестра.
– Это по вашей милости мальчик получил ожог второй степени?
– При чем здесь моя милость?
– пробормотал дядя Евгений и опустил голову.
Он сел на скамью и стал ждать. Он был подавлен происшедшим.
"А может быть, я и в самом деле виноват?" - думал дядя Евгений, и эта мысль усугубляла его отчаяние.
В конце концов его все же пустили к больному Лешке. Ему дали белый халат. Халат оказался на толстого человека, а дядя Евгений был худ, и халат повис на нем, как парус на мачте при безветрии.
Но пиротехника это мало интересовало. Он даже забыл поправить бантик, который съехал на сторону.
Очутившись в палате, дядя Евгений сел на краешек койки и некоторое время сидел молча. Он разглядывал своего маленького дружка, словно хотел убедиться, не произошла ли ошибка.
– Что же это ты?
– спрашивал он Лешку и качал головой.
– Я хотел ракету сделать, чтобы летела метров на сто. Понимаете? говорил Лешка.
– Ракету?
– как бы про себя произносил дядя Евгений.
– Что ты в нее заложил?
– Порох и... головки от спичек.
– Зачем же порох?
– вспыхнул дядя Евгений, но тут же спохватился и начал говорить тихо: - Но мог посоветоваться! Я бы тебе... Да что теперь говорить!..
– Я боялся, - сконфуженно пробормотал больной.
– Кого ты боялся?
– Вас!
– Эх ты, рыбья голова! Пороха не боялся, а меня испугался.
Разве я такой страшный, чтобы меня бояться?
– Вы строгий.
– "Строгий"!
– передразнивал мальчика старый пиротехник.
– А разве в моем деле можно быть не строгим? Мой учитель Джузеппе Роджеро бил меня по рукам... за неосторожность. И я ему благодарен.
Дядя Евгений отвернулся. Он снова ушел в свои тяжелые мысли.
Вид у него был такой расстроенный, что у Алешки сжалось сердце.
Он никогда не предполагал, что веселый чудаковатый дядя Евгений может так сокрушаться. Мальчик привстал на постели и потянул дядю Евгения за халат.
– А? Что? Смешно?
– Дядя Евгений подскочил, словно его только что разбудили.
– Ничего не смешно, - говорил мальчишка.
– А у меня рука почти не болит.
– Болит. Я знаю... У меня в детстве все руки были обожжены.
Но-но-но! Это тебя не касается. Ясно?
Теперь уже не он утешал Алешку, а пострадавший говорил ему о том, что ожог ерундовый. Но дядя Евгений качал головой и сутулился. Где-то подспудно он начинал считать себя виноватым. И эта мысль сломила его, сложила, будто железный метр, на части, как тогда, в противотанковом окопчике...
На другой день дядю Евгения вызвали в милицию. К товарищу Шмелеву.
Старый пиротехник долго рассматривал маленькую повестку с лиловым расплывчатым штампом. Он несколько раз перечитал ее, словно хотел проникнуть в тайный смысл этой казенной бумажки. Но никакого иного смысла не было: бумажка просто уведомляла, что гражданину Бурому Е.
– С. надлежит явиться такого-то числа в такоето время к товарищу Шмелеву.