Последний герой. Сказание о Плоском мире
Шрифт:
— Норк-норк.
— Енто я.
— Без тролля никуда, верно? — пожал плечами Злобный Гарри. — На мой взгляд, чересчур смышленый, зато напрочь лишен ориентации в пространстве и не может запомнить свое имя.
— А здесь что мы имеем? — спросил Коэн. — Настоящий старый зомби? Где ты его откопал? Мне нравятся люди, которые не боятся показать свое нутро.
— Гак, — изрек зомби.
— Что, языка нет? — осведомился Коэн. — Не переживай, парень, холодящий кровь визг — это все, что тебе нужно. Ну, и парочка кусков проволоки, судя по твоему виду. Главное — стиль, остальное приложится.
— Енто я.
— Норк-норк.
—
— Енто я.
— Ваша Подмышка, навсегда ваша.
— Можешь ими гордиться. Мне ни разу не доводилось видеть толпу более тупых приспешников, — с восхищением произнес Коэн. — Гарри, ты словно мощное дуновение газов в комнате, полной роз. Бери их всех с собой. Даже слышать не желаю о том, что ты не пойдешь с нами.
— Приятно быть оцененным по заслугам, — сказал Гарри, покраснев и потупив взор.
— Чего ты вообще ждешь от будущего? — поинтересовался Коэн. — Кто в наши дни может по достоинству оценить Темного Властелина? Мир стал слишком запутанным и сложным. Он больше нам не принадлежит. Еротические удары — вот и все, что нас ждет.
— И что за авантюру вы собрались провернуть? — спросил Злобный Гарри.
— Норк-норк.
— Ну, я считаю, настало время поступить так, как мы поступали в самом начале, — ответил Коэн. — В последний раз, так сказать, бросить кости. — Он снова похлопал по бочонку. — Пора вернуть кое-какой должок.
— Норк-норк.
— Заткнись.
Круглую ночь лучи света пробивались сквозь дыры и швы брезента. Похоже, Леонард Щеботанский вообще никогда не спал. Вполне возможно, он придумал какое-нибудь устройство, которое делало это за него. Но в данный момент патриция беспокоило нечто иное.
Драконы путешествовали на специальном корабле — слишком опасно было перевозить их на чем-либо еще. Суда, как правило, делались из дерева, а драконы даже в спокойном состоянии изрыгали языки пламени. А в возбужденном состоянии вообще взрывались.
— С ними все будет в порядке? — спросил лорд Витинари, стараясь держаться подальше от клеток. — Если хоть один из них пострадает, мне грозят серьезные неприятности от Санатория Для Тяжело Больных Драконов и госпожи Овнец лично. И эта перспектива меня совсем не радует, уверяю.
— Господин Щеботанский говорит, что для беспокойств нет никаких оснований. Все дракончики вернутся целыми и здоровыми, милорд.
— А вот ты, господин Тупс, доверил бы свою жизнь устройству, приводимому в действие драконами?
Думминг проглотил комок в горле.
— Я не подхожу на роль героя, милорд.
— Почему же, позволь поинтересоваться?
— Думаю, для героя у меня слишком живое воображение.
«Что ж, вполне разумное объяснение», — думал лорд Витинари, удаляясь. Отличие состояло в том, что воображение обычных людей работало в виде мыслей и изображения, а воображение Леонарда — в виде формы и пространства. Его грезы выражались исключительно в виде спецификаций и инструкций по сборке.
Лорд Витинари почувствовал, что все больше и больше надеется на успех второго плана. Когда ничего не помогает, остается только молиться…
— Успокойтесь, прошу вас, успокойтесь! — взывал первосвященник Слепого Ио Гьюнон Чудакулли к толпе жриц и жрецов, собравшейся в грандиозном Храме Мелких Богов.
Во многом Гьюнон был похож на своего родного брата Наверна. И точно так же он полагал, что его работа — в основном организационная. Большинство людей умели верить по-настоящему, и он всего-навсего позволял им этим заниматься. Но чтобы белье было выстирано, а дом поддерживался в хорошем состоянии, одной молитвой тут не отделаешься. Богов было превеликое множество… тысячи две, не меньше. Многие были совсем мелкими, но и за ними требовался глаз да глаз. Боги — это своего рода мода. Взять, например, Ома. Он был каким-то мелким кровожадным божеством в далекой и безумной пустынной стране, но вдруг стал одним из главных богов. Все это стало возможным не потому, что он действительно оправдывал надежды молящихся, но в общем и целом Ом вел себя так динамично, что всегда была надежда: однажды наступит день, и ужо тогда полетят в небо фейерверки. На Гьюнона, который благодаря умелому размахиванию тяжелым кадилом пережил десятилетия напряженных теологических диспутов, новые технологии произвели весьма сильное впечатление.
И конечно, нельзя было не учитывать новичков, таких, к примеру, как Анигер, Богиню Раздавленных Зверьков. Кто мог предвидеть, что строительство дорог и изобретение более быстроходных повозок приведет к ее появлению? Но влияние божества, к которому взывают в миг крайней нужды, растет буквально на глазах, а в последнее время люди все чаще восклицали: «О мой бог, на кого это я наехал?».
— Братья! — закричал Гьюнон, когда ему надоело ждать. — И сестры!
Гомон голосов стих. С потолка посыпались хлопья сухой краски.
— Спасибо, — сказал Чудакулли. — Прошу, выслушайте меня. Я и мои коллеги… — он показал на старших священнослужителей за своей спиной, — уверяю вас, мы очень долго обдумывали эту идею и нашли ее, с точки зрения теологии, весьма разумной. Мы можем продолжить?
Он все еще чувствовал беспокойство среди священной братии. Прирожденные руководители терпеть не могут, когда ими руководят.
— Если мы даже не попытаемся, — наконец заговорил он, — планы этих безбожных волшебников могут увенчаться успехом. И кем еще, как не толпой простофиль, мы будем выглядеть?
— Все это, конечно, хорошо, — крикнул один из священнослужителей, — но здесь важна форма! Мы не можем все молиться одновременно! Боги не одобряют экуменизм, это известный факт! И что за слова должны мы использовать, во имя всех богов!
— Лично мне кажется, что короткие, непротиворечивые…
Гьюнон Чудакулли вдруг замолчал. Перед ним сидели священнослужители, которым священным эдиктом было запрещено питаться брокколи; священнослужители, которые требовали, чтобы незамужние девушки закрывали уши, дабы не разжигать в мужчинах страсть; священнослужители, которые поклонялись песочным кексам с изюмом. Вот и говори тут о непротиворечивости.
— Понимаете, все свидетельствует о том, что наступает конец света, — слабым голосом промолвил он.
— Правда? О, как долго некоторые из нас ждали этого! То будет кара человечеству за все его прегрешения!
— И за брокколи!
— И за короткие стрижки, которые сейчас носят девушки!
— Только кексы будут спасены!
Чудакулли отчаянно замахал посохом, призывая к тишине.
— Однако это не гнев божий! — возразил он. — Все это — деяния человека!