Последний год
Шрифт:
— Сколько долларов дашь за собак?
— И долларов у нас нет.
— Чем же заплатишь за собак?
Македон Иванович посмотрел вопросительно на Андрея. Тот наклонил успокаивающе голову.
— Мы заплатим тебе золотым песком, — сказал он индейцу. — Вот твоя рукавица. Полная рукавица золотого песка за собак и нарту. Хорошо?
Индеец сердито затряс головой.
— Плохо! Я пойду менять золотой песок на джин, белые люди спросят: «Где взял? Покажи это место!» Что я скажу? Ничего не скажу. Белые будут бить меня собачьей плетью.
— Бить собачьей плетью мистера Джона? — невесело улыбнулся
— Тогда белые скажут не «мистер Джон», они скажут «грязная краснокожая собака» и будут бить плетью или палкой, — со спокойной ненавистью ответил индеец. — Не хочу золотой песок. Давай джин.
— Кабацкого забулдыгу из парня сделали! — мрачно и сердито сказал капитан. — Что же делать, Андрей Федорович? Не воровать же у бедняги собак? — Он жалобно посмотрел на Андрея. — Придется дать. А я ее, голубушку, на последний случай берег, обморозится кто из нас или захворает.
Капитан вытащил из мешка большую деревянную баклагу, откупорил и жадно понюхал.
— Эх, буль-буль, моя баклажка! — грустно сказал он, протягивая баклагу индейцу. — Бери, пока у меня рука не дрогнула. Это русская ерошка. Покрепче паршивого джина будет.
Индеец хлебнул, закашлялся и вытаращил глаза.
— Как огонь!.. Бери собак! Когда поедешь?
— Сейчас поедем, — поднялся капитан и указал на копченый олений окорок, висевший под потолком бараборы. — А это будет твой подарок нам.
— Бери! — ответил с готовностью Пышно Разодетый и бросил к ногам капитана кусок копченой оленьей грудинки. — И это бери!
— И рыбы на корм собакам давай!
— Рыбы тоже дам. Пойдем к собакам.
Индеец первый вышел из бараборы и вдруг испуганно попятился. Где-то близко хлестнул ружейный выстрел, звонким раскатом пролетев по лесу.
— Собак бьют! Ваших собак бьют! — закричал Пышно Разодетый, обеими руками прижимая к груди баклагу. — Я продал собак. Ерошку не отдам!
Откинув стоявшего на дороге индейца, Андрей и капитан побежали на выстрелы. На краю овражка остановились. Индеец был прав. Один из псов уже дергал лапами в предсмертной судороге. Хлестнул второй выстрел, и вторая собака ткнулась в снег пробитой головой. Собаки рычали и выли от страха, рвались с привязей, грызли толстые ремни Но пули укладывали их одну за другой. А когда упала последняя собака, пуля ударила в толстую сосну, за которой стояли Андрей и капитан, осыпав их снегом с перебитой ветви.
— Откуда они, подлецы, стреляют? — выгребая ошеломленно снег из-за ворота, спросил капитан.
— С сайбы стреляют! — указал Андрей на охотничий амбарчик индейца, поднятый высоко над землей. Между бревнышками саибы торчали два ружейных ствола. — Они как в крепостцу засели! Нам их пулей не достать.
— Догнали, значит! — бурно вздохнул Македон Иванович. — И поделом нам! Полдня топтались здесь, как овцы на толоке! Бежать надо. Больше ничего придумать не могу!
— Снег глубокий. Увязнем и перебьют, как куропаток, — ответил Андрей,
— У бараборы я две пары лыж видел. Попробуем?
— Что ж, попробуем!
Они побежали, согнувшись, перебегая от дерева к дереву. Вдогонку им помчались пули. К бараборе подбежали задыхаясь, с глазами, залитыми потом. К стене лачуги были прислонены две пары лыж. Встали на них и с места погнали что было сил. Надо было положить между собой и преследователями как можно больше верст. Но они понимали, что дело их почти безнадежно. Преследователи без труда достанут на полицейском посту собак и сегодня же нагонят их. Пусть нагоняют! Тогда они лягут на снег, плечо к плечу, локоть к локтю и будут драться до последнего патрона. Живыми врагам их не взять!.. Андрей на бегу пощупал ладанку на груди. Выбросить, закопать в снег? Нет, это только в последний момент!.. Не убавляя ходу, они вылетели на берег Юкона и остановились, вытирая пот с лиц снятыми шапками. От их голов столбом поднимался пар.
Внизу, прямо под ними, стояли три избы полицейского поста. К одной из них прижалась маленькая бревенчатая церквушка. Раньше они ее не заметили, да и сейчас разглядели ее потому, что церквушка вызванивала хоть и жиденько, но весело в один колокол. У дверей ее стояла нарядная упряжка: в легковую узкую нарту, увешанную цветными лентами и лисьими хвостами, были впряжены десять великолепных широкогрудных псов. На алыках их тоже висели ленты и множество маленьких колокольчиков. Невдалеке от упряжки горел длинный индейский костер и грелся погонщик, по одежде судя, индеец.
Македон Иванович завистливо вздохнул:
— Свадьба!
— А может быть, крестины? — чуть улыбнувшись, ответил Андрей, поглядел на капитана и встретил его озорной, смеющийся глаз.
Минуту они глядели друг на друга, оба чему-то улыбаясь. И вдруг, не сказав ни слова, откинулись всем корпусом назад, расставили ноги и понеслись вниз, к посту. Засвистел ветер в ушах, и на душе Андрея стало жутко и весело, как бывало в детстве, на качелях. Затормозив около церкви с полного хода, выбросив из-под лыж веера снега, капитан и Андрей упали на нарту. Погонщик индеец вцепился в задок нарты и закричал. Македон Иванович ударил его по голове копченым окороком, подарком Пышно Разодетого. Погонщик разжал руки, упал и завопил еще громче. Андрей взмахнул лежавшей на нарте плетью:
— Кей-кей-кей!
Собаки рванулись и понеслись. Затрепетали, развеваясь, ленты и лисьи хвосты, колокольчики на алыках залились суматошной трелью. На вопль погонщика и звон собачьих колокольчиков из церкви выбежал высокий мужчина с пышными бакенбардами. Под его распахнувшейся волчьей дохой алел мундир конной королевской полиции. Полисмен выдернул из кобуры огромный револьвер, тщательно прицелился и выстрелил. Пуля, не догнав упряжку, взбросила фонтанчик снега сзади нарты. Полицейский выстрелил второй раз. Пуля взрыла снег впереди собак. Третий раз ему стрелять не пришлось. Нарта скатилась на лед Юкона и закрылась береговыми холмами.
— Как архиереев провожают! — захохотал вдруг сипло и все же оглушительно Македон Иванович. — С колокольным звоном!
Вдогонку бешеной упряжке летела веселая болтовня жиденького церковного колокола,
Остановились в темноте, когда проклюнулись уже на небе звезды. Македон Иванович первым делом снял с нарты и алыков ленты и лисьи хвосты и положил их на видном месте, придавив камнем.
— Нам чужого не нужно! — Он оборвал и колокольчики с алыков. — И эти голосистые ябеды нам не нужны. Не царские фельдъегери, чтоб с колокольчиками ездить…