Последний из могикан
Шрифт:
Теперь ветер не доносил до слушателей даже самых громких, пронзительных звуков; последний воин исчез в чаще ветвей.
Тем не менее, судя по всему, что делалось перед самым крупным и удобным из офицерских бараков, еще кто-то готовился двинуться в путь. Перед домиком Вэбба стояло несколько прекрасно оседланных лошадей; две из них, очевидно, предназначались для женщин высокого звания, которые не часто встречались в этих лесах. В седле третьей красовались офицерские пистолеты. Остальные кони, судя по простоте уздечек и седел и привязанным к ним вьюкам, принадлежали низшим чинам. Действительно, совсем уже готовые к отъезду рядовые, очевидно, ждали только приказания начальника, чтобы вскочить в седла. На почтительном расстоянии стояли группы праздных зрителей; одни из них любовались чистой, породой офицерского коня, другие с тупым любопытством следили за приготовлениями к отъезду.
Однако в числе зрителей был один человек, манеры и осанка которого выделяли его из числа прочих. Его фигура не была слишком безобразна, а между тем казалась донельзя нескладной. Когда этот человек стоял, он был выше остальных людей; зато сидя он как бы сжимался, становясь не крупнее своих собратьев. Его голова была чересчур велика, плечи слишком узки, руки длинные, неуклюжие, с маленькими, изящными кистями. Худоба его необыкновенно длинных ног доходила до крайности; колени были непомерно толсты. Странный, даже нелепый костюм чудака, казалось, был умышленно придуман, чтобы подчеркнуть нескладность его фигуры. Низкий воротник небесно-голубого камзола совсем не прикрывал его длинной, худой шеи; короткие полы кафтана позволяли насмешникам потешаться над его тонкими, длинными ногами. Желтые нанковые брюки доходили до колен; тут они были перехвачены большими белыми бантами, истрепанными и грязными. Серые чулки и башмаки довершали костюм неуклюжей фигуры. На одном башмаке чудака красовалась шпора из накладного серебра. Из объемистого кармана его жилета, сильно загрязненного и украшенного почерневшими серебряными галунами, выглядывал неведомый инструмент. Высокая треугольная шляпа, вроде тех, какие лет тридцать назад носили пасторы, увенчивала голову чудака и придавала почтенный вид добродушным чертам лица этого человека.
Группы рядовых держались в почтительном отдалении от дома Вэбба; но та фигура, которую мы только что описали, смело вмешалась в толпу генеральских слуг. Странный человек без стеснения осматривал лошадей; одних хвалил, других бранил.
– Вот этот конек не доморощенный, его, вероятно, выписали из-за границы, может быть даже с острова, лежащего далеко-далеко, за синими морями, — сказал он голосом, который поражал своей благозвучной мягкостью.— Скажу без хвастовства: я могу смело рассуждать о подобных вещах. Я ведь побывал в обеих гаванях: и в той, которая расположена при устье Темзы и называется по имени столицы старой Англии, и в той, что зовется просто Нью-Хевен — Новой гаванью. Я видел, как бригантины и барки собирали животных, точно для ковчега, и отправляли их на остров Ямайка; там этих четвероногих продавали или выменивали. Но такого коня я никогда не видывал. Как это сказано в библии? «Он нетерпеливо роет копытами землю долины и радуется своей силе; он несется навстречу людям. Среди трубных звуков он восклицает: «Ха, ха!» Он издали чует битву и слышит воинский клич». Это древняя кровь, не правда ли, друг?
Не получив ответа на свои слова, чудак поднял глаза и взглянул на того, к кому только что обращался. Он с удивлением остановил свой взгляд на неподвижной, прямой и стройной фигуре индейца-скорохода, который принес в лагерь невеселые вести.
Хотя индеец стоял точно каменный и, казалось, не обращал ни малейшего внимания на царившие вокруг него шум и оживление, в его чертах виднелась свирепость. Индеец был вооружен томагавком и ножом, а между тем не похож был на заправского воина. На суровом лице дикаря военная окраска расплылась, и это придавало его темным чертам дикий и грозный вид. Глаза индейца горели, точно яркие звезды между туч. Только на одно мгновение пристальный, мрачный взгляд скорохода поймал удивленное выражение глаз наблюдателя и тотчас же обратился в другую сторону, куда-то далеко-далеко в воздух.
Между тем группа слуг пришла в движение, послышались тихие звуки нежных голосов. Человек, любовавшийся конем офицера, внезапно отступил к своей собственной низкорослой, худой лошади с подвязанным хвостом, которая пощипывала сухую траву; одним локтем он оперся на шерстяное одеяло, заменявшее ему седло, и стал следить за отъезжающими. В это время с противоположной стороны к его кляче подошел жеребенок и принялся лакомиться ее молоком. Юноша в офицерском мундире подвел к лошадям двух молодых девушек, которые, судя по их костюмам, приготовились отправиться в утомительное странствие через леса.
Вдруг ветер откинул длинную зеленую вуаль, прикрепленную к шляпе той из них, которая казалась младшей (хотя они обе были очень молоды); из-под вуали показалось ослепительно белое лицо, золотистые волосы, глубокие блестящие синие глаза. Девушка без всякого смущения позволила зеленому газу развеваться в воздухе, не стараясь закрыть им ни свое лицо, ни улыбку, которую она послала молодому человеку, помогавшему ей сесть в седло.
Офицер с таким же вниманием отнесся и ко второй всаднице, лицо которой заботливо скрывала вуаль. Она казалась старше сестры и была немного полнее.
Как только девушки сели на лошадей, молодой человек вскочил в седло. Все трое поклонились генералу Вэббу, вышедшему на крыльцо, чтобы проводить путников, повернули лошадей и легкой рысью двинулись к северному выезду из лагеря. Несколько нижних чинов поехали вслед за ними. Пока отъезжавшие пересекали небольшое пространство, отделявшее их от большой дороги, никто из них не произнес ни слова, только младшая из всадниц слегка вскрикнула, когда мимо нее неожиданно проскользнул индеец-скороход и быстрыми, плавными шагами двинулся по военной дороге. Старшая из сестер при появлении индейца-скорохода не проронила ни звука. От удивления она выпустила складки вуали, и ее лицо открылось. Сожаление, восхищение и ужас мелькнули в ее чертах. Волосы этой молодой девушки цветом и блеском напоминали перья ворона; цвет ее лица — не смуглый; лицо полнокровно, хотя в нем не было ни малейшего оттенка грубости. Ее черты отличались тонкостью, благородством и поразительной красотой. Она улыбнулась, и между ее губами блеснул ряд ровных зубов, с белизной, которых не могла бы сравниться самая лучшая слоновая кость.
Глава II
Младшая из девушек, оправившись от мгновенного испуга, засмеялась над своим страхом и сказала офицеру, который ехал рядом с ней:
– Скажите, Дункан, такие привидения часто встречаются в здешних лесах? Если так, нам с Корой понадобится все наше мужество, раньше чем мы встретимся со страшным Монкальмом.
– Этот индеец — скороход при нашем отряде и, по понятиям своего племени, герой, — сказал молодой офицер. — Он вызвался проводить нас до озера по малоизвестной тропинке, которая сильно сокращает путь. Благодаря этому мы явимся на место скорее, чем следуя за нашим отрядом.
– Он мне не нравится, — ответила молодая девушка и притворно вздрогнула, хотя в ее душе был также и действительный страх. — Вы хорошо знаете его, Дункан? Ведь вы, конечно, не доверяли бы ему в противном случае.
– Да, я знаю этого индейца, иначе я не выбрал бы его проводником, особенно в такую минуту. Говорят, Магуа — уроженец Канады, а между тем служит нашим друзьям могаукам, которые, как вам известно, принадлежат к числу шести союзных племен [1] . Мне говорили, что он попал сюда по какой-то странной случайности, имевшей отношение к вашему отцу. Кажется, генерал жестоко поступил с этим индейцем... Впрочем, я позабыл, в чем дело. Достаточно, что теперь он наш друг.
1
Союз шести племен — могауки, онеиды, сенеки, кайюги, онондаги и тускароры, родственные племена, враждовавшие с племенами ленапов (могикан и делаваров). Эти шесть племен носили различные названия. Их часто называли макуасами, мингами или ирокезами.
– Если он был врагом моего отца, тем хуже для нас, — заметила девушка, встревожившись не на шутку. — Майор Хейворд, пожалуйста, заговорите с ним, мне хочется услышать звук его голоса. Может быть, это глупо, но я всегда сужу о человеке по его голосу.
– Если я заговорю с ним, это, по всем вероятиям, не поведет ни к чему, — проговорил Хейворд.— Он ответит мне каким-либо односложным восклицанием. Мне кажется, Магуа понимает по-английски, но делает вид, что не знает нашего языка. Кроме того, он вряд ли пожелает вести со мной разговор теперь, когда военное время требует от него всех признаков высшего воинского достоинства... Но смотрите, наш проводник остановился. Очевидно, тут начинается та тропинка, на которую нам придется свернуть.