Последний койот
Шрифт:
– Откуда вы знаете?
– Я кое-что знаю о вас.
– От кого?
– От вашей матери. Она рассказывала мне о том, каким особенным именем вас наградила. Я любил вашу мать.
Услышанное было подобно неожиданному удару в грудь тупым тяжелым предметом. У Босха перехватило дыхание. Голова закружилась, и, пытаясь сохранить равновесие, он ухватился за спинку кровати.
– Вам плохо? Присядьте. Скорее присядьте...
Конклин дрожащей рукой указал Босху на постель. Когда тот сел, старик удовлетворенно кивнул.
– Нет! – вскочил Босх. – Вы использовали ее, а потом
В глазах у Конклина появилось беспомощное выражение. Он отвернулся от Босха, устремив невидящий взгляд в темноту комнаты.
– Я не знаю правды, – наконец произнес он тихим голосом, напоминавшим шелест сухой листвы по асфальту. – Но я в ответе за случившееся. Поэтому можно назвать меня убийцей. Но единственное, что я знаю наверняка, так это то, что я ее любил. Вы можете сколько угодно называть меня лжецом, но я сказал вам правду. Если вы поверите мне, это скрасит последние дни моей жизни.
Босх почти не сознавал того, что говорил ему Конклин.
– Она была с вами в ту ночь. В Хэнкок-парк.
– Да, была.
– Что там случилось? Что вы с ней сделали?
– Я убил ее... своими словами, поступками... Чтобы понять это, мне понадобилось много лет.
Босх подошел к изголовью постели и всей своей массой навис над Конклином. Ему хотелось схватить его за шиворот и трясти до тех пор, пока к старику не вернется чувство реальности и он не перестанет молоть вздор. Но проделать подобное с Арно Конклином было бы рискованно. Судя по виду, он мог рассыпаться на части в любую минуту.
– О чем это вы говорите? Посмотрите на меня! О чем вы?
Конклин повернул голову на тощей шее, взглянул на него и мрачно кивнул.
– В тот вечер мы строили планы. Марджери и я. Я влюбился в нее вопреки здравому смыслу и всему тому, что о ней говорили. И мы собирались пожениться. Мы уже все обдумали. В частности, хотели забрать вас из приюта. У нас было много разных планов. Мы в тот вечер их обсуждали. И были так счастливы, что даже плакали. На следующий день была суббота. Я решил немедленно ехать в Лас-Вегас. Сесть в машину и гнать всю ночь напролет – пока мы не передумали или кто-то другой не разрушил наших планов. Она согласилась со мной и поехала домой, чтобы собрать вещи... И не вернулась.
– Вот, значит, какую историю вы сплели? Вы ждали меня и...
– После того как она уехала, я сделал один звонок. Но этого оказалось достаточно. Я позвонил своему лучшему другу, чтобы сообщить ему новость о нашем бракосочетании и попросить стать свидетелем со стороны жениха на моей свадьбе. Я хотел, чтобы он поехал с нами в Лас-Вегас. И знаете, что он мне ответил? Отказался быть моим свидетелем. Сказал, что, если я женюсь на этой... женщине, моя карьера рухнет. Он сказал, что не позволит мне совершить подобную глупость. Что у него на мой счет грандиозные планы.
– Это был Гордон Миттель!
Конклин печально кивнул.
– Вы, значит, утверждаете, что ее убил Миттель? Но вы тогда ничего об этом не знали?
– Тогда я об этом не знал.
Конклин посмотрел на свои лежавшие поверх одеяла исхудавшие руки и судорожно сжал их в кулаки. И руки, и кулаки были слабыми и беспомощными. Босх наблюдал за ним, скрывая снедавшие его чувства.
– Я не понимал этого на протяжении многих лет. Подумать такое означало бы нарушить все мыслимые представления о чести, порядочности и дружбе. Кроме того, я слишком много думал в то время о себе. Я был трусом, заботившимся только о том, как бы из всего этого выпутаться.
Босх плохо слушал Конклина и часто терял нить его рассуждений. К тому же, как ему показалось, Конклин говорил вовсе не для него. Временами у Гарри складывалось ощущение, что старик самому себе рассказывал придуманную им сказку. Неожиданно Конклин прервал свое повествование и посмотрел на детектива.
– А я знал, что в один прекрасный день вы ко мне явитесь.
– Как вам могла прийти в голову такая мысль?
– Да уж могла. Я знал, что вам не все равно, как умерла ваша мать. Возможно, всем на свете было на это наплевать, но только не вам. Ведь вы – ее сын.
– Расскажите, что произошло в ту ночь. Вплоть до мельчайших деталей.
– Тогда принесите мне воды. У меня пересохло в горле. На бюро стоит стакан, а фонтанчик с питьевой водой – в коридоре. Только не спускайте воду слишком долго, а то она становится очень уж холодной. У меня же от холодной воды ломит зубы.
Босх посмотрел на стоявший на бюро стакан, а потом на Конклина. Он вдруг ужаснулся абсурдной в общем-то мысли, что, если выйдет из комнаты хотя бы на минуту, Конклин умрет и унесет с собой в могилу тайну смерти его матери.
– Идите. Ничего со мной не случится. В любом случае я никуда отсюда не уйду.
Босх посмотрел на кнопку экстренной помощи. И Конклин снова будто прочитал его мысли.
– Я ближе к аду, чем к раю, за то, что содеял. И за свое молчание. Мне просто необходимо рассказать вам эту историю. Думается, вы выслушаете мою исповедь с большим вниманием, нежели любой священник.
Выйдя в коридор, Босх заметил в дальнем его конце силуэт человека, который при его приближении свернул за угол и скрылся. Босху показалось, что человек был в штатском. Так что явно не охранник. Обнаружив фонтанчик с питьевой водой, Босх наполнил стакан и вернулся в комнату. Конклин встретил его слабой улыбкой, взял стакан с водой и пробормотал слова благодарности. Когда он напился, Босх вынул стакан из его пальцев и поставил на ночной столик у кровати.
– О'кей, – произнес Босх. – Вы сказали, что в тот вечер она уехала и вы никогда ее больше не видели. Как вы узнали, что ее убили?
– На следующий день я забеспокоился: решил, что с ней что-то случилось. Я позвонил в офис и под видом обычной проверки навел справки о происшествиях за ночь. Среди всего прочего мне сообщили, что в Голливуде произошло убийство, и назвали имя жертвы. Это была ваша мать. Худшего дня у меня в жизни не было.
– А что случилось потом?
Конклин потер лоб и продолжил свое повествование: